Разруха и избиения приняли еще более ужасающий характер из-за сопутствующих им обстоятельств: «русские разбойники» присоединялись к внешним врагам для нападения на своих же русских собратьев. Распространялось пристрастие к иностранным обычаям, склонность к роскоши и пиршествам даже у купцов и крестьян. Повсеместно наблюдалось аморальное поведение даже тех, которым надлежало служить примером; наблюдалось неслыханное распространение всех пороков: вероломства, лицемерия, продажности, подлости, невоздержанности, сластолюбия, себялюбия, всеобщей ненависти и скупости. Чувствовалось какое-то непостижимое сцепление преступлений и бедствий. Шли дикие казни и вместе с тем по всей Руси о невинно пролитой крови царило жуткое молчание; господствовал отвратительный, гнусный террор, при котором отец боялся разговаривать с сыном, а брат с братом. Вскоре наступил голод; везде распространено было лихоимство сильных мира сего, жадность торговцев, особенно зерном и порохом, лекарей; сами русские были чужды друг другу; шла гражданская война и совершались вторжения иностранцев; повсеместно распространялось презрение к церковным заповедям; святыня же осквернялась еретиками.
В годы смуты Церковь в целом и особенно монастыри стали одним из основных оплотов борьбы за национальное возрождение. Патриарх Филарет в значительной степени сконцентрировал в своих руках не только духовную, но и светскую власть. Он в равной степени стремился укреплять обе власти, опирался на хорошо известную в России византийскую теорию «симфонии властей». Если в XVI веке эта модель взаимоотношений была реализована в близком к поздневизантийскому варианте преобладания государства над Церковью, то в первой половине XVII века Филарету удалось в наибольшей мере приблизиться к идеалу двуединства Церкви и государства.
Общественные настроения в XVII веке пребывали под значительным воздействием церковной оценки Смуты как наказания за грехи русского народа и небрежения к православной вере. В этой связи в обществе начался подъем внешнего благочестия, выражавшегося, прежде всего, в большом количестве вкладов в монастыри. При постриге, смерти членов семьи, по завещанию в монастыри передавались значительные движимые и недвижимые имущества. Эта волна начала спадать лишь к середине XVII века, когда дворянство начало борьбу за собственные привилегии.
ГЛАВА 110. Иерархия Русской Церкви. Развитие церковной организации в патриарший период
Зависимость Русской митрополии от Константинополя давно была номинальной, а к концу XVI века ее в Москве вообще не признавали. Патриаршество не возвысило и не увеличило реальной власти московского первосвятителя: патриарх располагал такой же властью над подведомственной ему Церковью, как и прежний митрополит. Изменение в лестнице чинов, наименование архиепископий митрополиями и т.п. не меняло существа внутрицерковных отношении, хотя учреждение новых епархии, несомненно, укрепляло организацию Русской Церкви.
Порядок патриархов Московских и Всея Руси от учреждения патриаршества до синодального периода был таков: Иов (1589–1605), Игнатий (1605–1606), Гермоген (1606–1612), Филарет (1619/20–1633), Иоасаф (1634–1641), Иосиф (1642–1652), Никон (Минов Никита) (1652–1658), Питирим (1658–1667), Иоасаф II (1667–1672), Питирим (1672–1673), Иоаким (Иван Савелов) (1674–1690), Адриан (Андрей) (1690–1700), Стефан Яворский, местоблюститель Патриаршего престола (1700–1721).
Высшее управление Русской Церкви представлял патриарх в единении с собором высших церковных иерархов. В отличие от восточных патриархов русский первоиерарх не имел при себе постоянного собора (синода). Освященные (церковные) соборы при патриархах созывались реже, чем при московских митрополитах, но собор 1667 года принял решение о двукратном в год созыве соборов, что соответствовало каноническим правилам. В работе соборов принимали участие цари, будь то выборы патриарха или назначение других церковных иерархов, канонизация святых, церковный суд, богословские диспуты и др. Отличием от других поместных церквей было то, что архиепископы и епископы по своим властным полномочиям не отличались от митрополитов и не подчинялись последним.