Жизнеописания трубадуров

– Мне довелось видеть в Париже нечто занятное и небывалое. Два крупных ученых выступали на диспуте по вопросу о том, может ли быть засчитано однократное проявление милосердия, что обсуждает и Грациан в своем сочинении, в разделе 2 ^а "О раскаянии"[228]. Один из них, утверждавший, что таковое засчитано быть не может, наговорил много чего в подтверждение своего мнения; второй, утверждавший, что может, также доказывал свою правоту отличными доводами. Первый из них, понимая, что ничем больше не в состоянии подкрепить свое утверждение, да и студенты уже стали ему свистеть и всячески его поносить, сказал своему противнику: "Тебе было предоставлено выбрать, какое воззрение ты станешь отстаивать, и ты избрал то, в пользу которого легче приискать доказательства, но которое является заблуждением, я же остался при том воззрении, каковое, хотя и соответствует истине, но с трудом доказуемо", и добавил к этому такие слова: "Ты неизменно стараешься добиться своего уловками подобного рода", и так его порицал, что тот мог бы воспылать гневом. Но утверждавший, что однократное проявление милосердия может быть засчитано как заслуга, сдержался и, рассмотрев должным образом обе точки зрения на этот вопрос, сказал своему противнику: "Во имя Господа, я присоединяюсь к твоему суждению и отныне готов его защищать". Приняв его и не вникая более в доказательства, он избежал дальнейших суровых порицаний.

– Сеньор Раймон Анжуйский сказал человеку, который предпосылал своим сообщениям обильные клятвы: "А теперь мне предстоит выслушать от тебя нечто насквозь лживое, ибо, безо всякого побуждения с моей стороны, ты утверждаешь, что будешь говорить сущую правду. Разве в других случаях ты имеешь обыкновение рассказывать небылицы?"

– Сеньор Раймон Анжуйский в своем трактате "О братском общении" сурово осуждает тех... "которые предназначают вино, хлеб и другое съестное лишь для себя самих; они не довольствуются тем, что главенствуют по причине своего положения, они желают первенствовать к тому же и своим чревом".

– Однажды я слышал в Марселе, что Джама Арнаут, уроженец этого места, служивший в Карпентрасе графу Тулузскому, направляясь в залу, наткнулся в одном из узких проходов дворца на госпожу графиню, которая случайно шла без сопровождающих по тому же проходу, и, найдя ее в одиночестве, не решился ее покинуть, но, оставшись с нею, с самыми добрыми побуждениями обратился к ней с такими словами: "Почему вы здесь одна? Где ваши приближенные? Где девушки ваши?" Та на это ответила: "Я размышляю о своих молитвах". И когда они там пребывали, так же случайно, идя тем же путем, неожиданно появился граф и, обнаружив их наедине в столь тесном проходе, обратил на них гневный и злобный взор. Немного спустя, призвав к себе Джаму, он отослал его с письмом в сопровождении приближенных, дабы тот не дерзнул бежать, в землю Рошмор, где по предъявлении этого письма Джама был умерщвлен.

– Нарисованное мною изображение этой Заботливости ты найдешь ниже, в конце книги. Тут спросил меня Гараграфуло Гриболо, чья это заботливость и в чем она проявилась. Я ответил: "Прежде всего со стороны самой Любви, затем со стороны добродетелей и дам, услужающих ей, в-третьих – со стороны тех, кто писал, кто рисовал, кто снабдил книгу предисловием и составил к ней объяснения". Тогда Гараграфуло проговорил: ‘Тебе остается сказать, в чем же проявилась эта заботливость". Я ответил, что на это без слов был уже дан ответ. Тут он снова обратился ко мне и сказал: "Стало быть, ты похваляешься тем, что снабдил книгу рисунками, предисловием и объяснениями?" Я ответил, что, не обинуясь, могу заявить – нет в этой книге ни одного раздела, ни одного рисунка, которые до того, как она была переписана, не были бы мной переделаны самое малое по четыре раза. Это не опровергается тем, что всю книгу я написал с голоса самой Любви, и все могло быть написано сразу начисто, но хотя я ее тогда и закончил, тем не менее после того, как некоторые дамы ознакомились с нею, я принялся писать заново, внося исправления по указанию тех из них, которые лучше все это понимали и знали, и написанное заново я выправил еще и еще, и теперь предъявляю, как выправленное, насколько это посильно для человека. То же, что находится в объяснениях, дабы не хвастаться, точно дети, которые говорят, что они быстро справились с трудностями, я с большой тщательностью и большими усилиями и таким же усердием почти шестнадцать лет доводил до нынешнего состояния. Это не помешало мне предаваться главному моему занятию и неотложным делам с не меньшим старанием, но почти всякий день я вносил в мою рукопись нечто полезное.