Жизни сестер Б.

Жилье мы сняли самое недорогое. Простая комната под стать нашему бюджету: шаткая кровать с балдахином, на которой мы спим вместе с Эм, низенькая скамейка для багажа, раковина и кран с холодной водой (non potabile![1]). Полотенца не выдают, в связи с чем лицо после умывания приходится вытирать рукавом, таким же чистым или не очень, как сама раковина, в которой мы и стираем одежду. Из крана всю ночь капает вода, напоминая о том, что туалет в коридоре, то есть довольно далеко. Над кроватью висит крест с распятым Христом – видимо, чтобы у нас была возможность помолиться, если бы мы захотели. Взгляд упирается в каменную стену.

Впрочем, настало время побродить. С нами хочет пойти соседка, которая пользуется той же ванной, что и мы. Я не успела ни согласиться, ни придумать достойную отговорку, как Эмили громко и кратко сказала: Нет.

Дорогой дневник,

Эм ведет себя грубо. Не понимает, что мне не нужен Стеклянный город – точнее, понимает, но не видит причину. Она предложила вместе придумать еще один воображаемый мир, лишь бы вернуться к нашим историям! Я пыталась объяснить ей про настоящее совершенное, а Эм только гневно покачала головой: одно, говорит, другому не мешает. Посмотри вокруг! – восклицаю я, хотя находимся мы в жуткой комнате хостела – таких наверняка полно и в любой другой стране. Мне ничего другого не нужно, добавляю я, и так оно и есть.

У меня столько надежд на это путешествие! Я хочу все увидеть и испробовать. Пусть Эмили не беспокоится: сила моего воображения не пропадет, просто я желаю, чтобы она основывалась на том, что я вижу. В этом и заключается разница между нами – или же между мной в прошлом и мной, какой я желала бы стать. Среди разрушенных колонн Рима мне хочется увидеть сам Рим – древний Рим, Рим любой эпохи, а не заселенные земли Антарктиды. Таковы мои намерения. И пусть Эмили с этим смирится.

Дорогой дневник,

Вчера мы шли по широкой улице и очутились возле ведущих в подземелье руин, которых полно в этом городе. На первый взгляд обычные развалины, пыль и свалившиеся с прежних высот камни, теперь лежащие как попало на земле, однако внимательный глаз различит здесь цель и закономерность, сумеет вообразить былую грандиозность строения. Эти обломки, как я узнала из путеводителя, некогда представляли собой четыре храма и театр, в котором с гордым видом выступал Цезарь – и там же был убит! Прочитав об этом, я глубоко вздохнула, а Эмили вдруг увидела кошек, трущихся о колонны, таких уродливых и костлявых, что решила их накормить.

Все восемь тысяч? – спросила я.

Если понадобится, ответила она, и ушла куда-то вместе с деньгами, отложенными на обед.

Кошки полакомились fegatini – то есть кусочками печени, объяснила Эм, а нам достался только хлеб.

Мы составили отчеты о том, что сегодня узнали, сделали набросок развалин и представили, как все выглядело раньше. Я вообразила, как Цицерон убеждает своих соотечественников продемонстрировать истинные римские достоинства, прежде всего дисциплину и самопожертвование. У Эмили в голове нарисовалась картина с объявлением войны и убийством девственницы.

Зачастую нам попадаются современные на вид постройки, которые, оказывается, возведены еще древними римлянами, и это заставляет о многом задуматься, особенно об обманчивости внешнего вида, природе истины и так далее, в результате чего получаются великолепные отчеты, в основном у Эм, которая обладает способностью видеть самую суть вещей.

Увы, пересчитав деньги, мы обнаружили, что средства уходят намного быстрее, чем мы предполагали. Теперь придется (а) сократить наше пребывание здесь, (б) меньше есть или (в) перестать кормить кошек (Ни за что! – возражает Эм).

20 июня, Эмбли-Уэмбли Бронти. Дома папа, тетя и Бренни собрались на Пятничный ужин запекают жаркое даже летом. Папа сможет рассказать обо всем хорошем чего он добился, как навел порядок в Городе тетя сообщит что сшила милые вещички для бедных а Бренни ничего не скажет так как на Железной дороге нет ничего замечательного. Лотте здесь хорошо, выражение лица иногда буйное. Вот рисунок до сих пор нет записи с Энни в окружении жутких Робинзонов как будто это она потерпела кораблекрушение. До генерала Фортескью дошли слухи о мятеже.

Дорогой дневник,

Неслыханное дело – в галерее Боргезе мой блокнот для зарисовок вдруг понадобился в качестве дневника, так что в нем и продолжу, поскольку случилось кое-что удивительное, и я боюсь упустить необходимые для рассказа подробности, если не изложу их прямо сейчас.

Прежде всего надо сказать, что я поругалась с Эм. Если вкратце, то она не расчесывается.

Я такая, какой меня создал Ваал! – вопит она, а я возражаю, что она стоит у египетской статуи. Вот что она пытается мне доказать: смотри, нелепым поведением я могу привлечь даже больше внимания, чем нелепой внешностью. Когда мы среди чужих, ей стоит только повысить голос, чтобы выиграть в любом споре.