Жизни сестер Б.

У молодых дамочек принято уходить куда-то вечером и возвращаться прямо перед тем, как пансион закрывает двери на ночь. От них несет пивом и табаком, губная помада размазана. Странно, что с-ора Х. такое позволяет. Я-то, естественно, ничего не буду говорить, тем более в их отсутствие нам проще закончить работу. Одна из них, надушенная девушка со вздернутым носом и заостренным подбородком, наклонилась рассмотреть набросок Эм с Форума. Мило, сказала она, а чего не купишь открытку? А чего не купишь мозги, выдала ей в ответ Эм.

Дорогой дневник,

Кажется, ничего больше не буду писать. С-ор Х. прочитал мое сочинение о Цицероне и посмеялся! Говорит, да кто такой этот Цицерон? Что тебе о нем известно? Ну, много чего, с-ор Х., ведь я немало его трудов прочитала в оригинале, а другие сама переводила. Смогла ли сказать такое в лицо учителю? Нет. В итоге, увы, не сразу заметив, как на меня подействовало данное разоблачение, я разрыдалась и убежала в эту комнату. Когда девушки собрались на cena, я решила, что лучше уж умру с голоду, чем снова появляюсь на людях.

Эмили качает головой. Ее сочинение, посвященное ходу Истории, удостоилось высокой похвалы, я даже отсюда видела все эти восклицательные знаки: они ее радуют, хотя обычно пунктуация – заклятый враг Эмили.

Утром я была так счастлива, а теперь безутешна – что же завтра? Так у меня никаких чувств не останется.

25 июня, Эмбли-Уэмбли Бронти. Лейтенант Бранденбург заявил о своих притязаниях на территорию генерала Фортескью. Будь здесь Энни мы бы отлично повеселились но со мной Лотта она завернулась в одеяло и притворяется простуженной. Милая старушка миссис Х. предложила чаю а я сказала пускай ей скоро надоест.

Дорогой дневник,

С-ор Х. уточнил, что имел в виду в своих комментариях. Утром он заходил меня навестить, а я лежала ничком, лишенная сил. Говорит, он вовсе не хотел сказать, что я ничего не знаю о Цицероне. Нет, серьезнейшим тоном добавил он, в этом я тебя ничуть не обвиняю! Все дело в моем знании английского, и я кивнула: нашим языком с-ор Х. владеет неплохо, но выражается отнюдь не изящно и может выдать какую-нибудь неверную фразу. Я вот что хочу сказать, дорогая Лотта, продолжил он, взяв меня за руки! Послушай меня внимательно, чтобы все стало ясно: я знаю Цицерона, и мне плевать на его увещевания!

У меня покраснели уши, я попыталась высвободить руки, но хватка его была крепкой.

Я хочу сказать, и на этих словах его лицо преобразилось: глаза засияли, и вот опять, опять появилось то ангельское выражение, разве нам должно быть дело до брани этого старика? Может, достаточно? Когда я спросил, что тебе известно, я имел в виду, что тебе известно здесь? И его рука, такая теплая! коснулась моей груди. Здесь бьется сердце, а мы ничего не видим, сказал он, держа мое сочинение другой рукой. Вот что меня интересует: что Лотта видит в Foro Romano, что чувствует, как понимает окружающий мир. Повторяй за мной: Цицерон – скучный дурак.

Я не сдержала улыбку.

Повторяй, иначе я замолчу, настаивал он.

Цицерон – скучный дурак…

А я – одаренная юная леди. Ну же!

А я – одаренная юная леди??

Настоящим клянусь,

Настоящим клянусь,

Ничего о нем больше не писать

Ничего о нем больше не писать

Когда могу писать о себе.

После этого мой дорогой учитель убрал руку с моей груди. Я не знала, смеяться мне или плакать – так что заплакала.

И до сих пор плачу.

Дорогой дневник,

Забыла сообщить, что все это происходило, пока все остальные девушки, включая Эм, были в археологическом музее с с-рой Х. После ухода с-ра Х. я долго сидела в ступоре на кровати, все еще чувствуя жар его ладоней на своем теле. Что означали его слова – писать о себе? Кому интересно, что происходит с малозначительной Лоттой? Прошло два часа, а я до сих пор не понимаю.

Надо же! Он идет обратно!

Дорогой дневник,

Наша беседа продолжается.

Он пришел сказать, что я могу с ним пообедать, прогресс с моим сочинением позволяет, однако он сразу заметил, что я не сдвинулась с места: не оделась, ничего не писала.

У тебя озадаченный вид! – говорит он, и я боюсь, что он опять засмеется.

И правда! – отвечаю. – Я озадачена! Невероятно озадачена!

Смотрите! – восклицает с-ор Х. – Она жестикулирует! Возможно, в душе ты un’italiana!

Вряд ли! – говорю, и я не знаю, что вы имеете в виду, заявляя, будто мне нужно писать о том, что я видела, думала и ощущала тогда на Римском форуме. Все мои мысли и чувства – о Цицероне!

Я в недоумении, откликается он и садится рядом. И с че-го бы это?

Потому что так работает мое воображение, сэр!

И что для тебя значит Цицерон?

Пробую объяснить про древнеримскую добродетель – долг, сдержанность, самопожертвование. Те самые достоинства, что ведут меня по жизни! Я жертвовала ради долга! Сдерживала все порывы, подавляя все собственные желания, все до единого. Приносила деньги в семью, лишь бы брат сумел найти свой путь. А теперь он работает на железной дороге!