Жизни сестер Б.

Об учительстве можно забыть, нас никто не берет! Я не очень-то переживаю, поскольку не обладаю такой же страстью к профессии, как вы. (Наверное, эта задача по наполнению моего пустого сосуда казалась вам бесконечной: мне пришлось изучать все обо всем. И все-таки вам удалось – а мой сосуд вроде бы крепок, достаточно крепок, чтобы удерживать полученные знания всю жизнь или дольше – целую вечность.) Я нашла себе другое занятие – например, заняться организацией моего писательства. Вы не в курсе, но писать я начала еще задолго до нашей с вами встречи! За двадцать семь лет я сочинила множество рассказов, стихов и историй на самые разные темы. Всего, вероятно, около тысячи страниц; однажды я отправила отрывок из своей работы человеку из мира писателей. Он похвалил мой стиль – да-да, тот самый стиль, который вы сочли неприемлемым. Его одобрение вселяет в меня надежду, ведь это человек настолько выдающийся, что даже вы в своем Городе наверняка о нем слышали. К некоторым произведениям я сама нарисовала иллюстрации, довольно, кстати, неплохие. Их внимательное рассмотрение, несомненно, принесет немало удовольствия.

С удовольствием отправлю вам какое-нибудь из них, стоит вам только попросить.

Ваша Лотта

Дорогой сэр,

Я получила ваше письмо и все понимаю! Ваша супруга ограничивает количество писем, которые вы можете отправить на мой адрес, до одного в квартал! Чудесная женщина! Неплохо устроился мужчина, если позволяет руководить собой такой разумной даме! Надеюсь, она вам также рекомендует, когда следует гулять-говорить-думать, ведь разве можно заниматься подобными вещами без наставлений со стороны!

При этом вы не запрещаете мне писать вам, что я принимаю за поощрение дальнейшей переписки. Решись вы написать письмо лично мне, я бы сохранила его в тайне и восхитилась бы вашей независимостью.

Маленькая Лотта

Мой дорогой с-ор Х.,

Прошу прощения за мой резкий тон: вы нанесли мне страшный удар! Учтите, что я благодарна за возможность получить от вас любую весточку, даже если она не адресована папе. Дни, недели, месяцы проходят, похожие друг на друга. Бренуэлл, с которым я раньше делилась своими историями, уехал. Эмили увлеклась поэзией. Я не вижу для себя никакого будущего кроме тоски – то есть возвращения на службу к лордам Мрачноландии.

Много дней подряд я не вылезаю из кровати, предпочитая темноту моих снов темноте каждого дня: по крайней мере в сновидениях я возвращаюсь к вам.

Родные переживают за мое состояние и не понимают, в чем причина.

Не забывайте меня! Напишите хоть одно письмо, хоть одно лично мне! Не представляете, насколько тут уныло, так что любой день – месяц! год! – может засверкать новыми красками от одной лишь строчки от вас! Не зря вы выделяли меня среди остальных: между нами есть связь – да, связь! – и наши души стремятся к разговору. Так поговорите со мной, дорогой учитель, поговорите!

Ваша Лотта

Мой дорогой учитель,

Я узнала – только сейчас! – что папа попросил вас прервать наше общение, и это спустя два года после того, как я покинула ваши края! Он считает, что ваши письма ухудшают мое состояние – и ничего-то он не понимает! Я истощена их отсутствием – да-да, я похудела, так как меня совершенно не интересует еда, и даже приготовленное Эмили рагу не вызывает у меня прежнего аппетита, который я ощущала за вашим столом, в вашей компании. Если вы послушаетесь отца, я и вовсе исчезну!

Вы брали меня за руку и смотрели мне в глаза (и, осмелюсь сказать, заглядывали в душу), вы помогли мне увидеть, какой я могла бы стать. Вы открыли во мне привычку к открытости, дорогой учитель, а потом закрыли дверь, которая хотела оставаться незапертой! Это было жестоко, да и вы жестоки, хотя одно только слово – и я вас прощу.

Умоляю, любимый человек! Всего одно слово, чтобы я могла жить!

Ваша Лотта

Никакой ерунды

Глава, в которой Брен рассказывает о Серьезных Планах

Можно вспоминать покойных, не говоря о них; так и происходит у нас, и в канун Нового года мы думаем об индейке в пакетиках от Марии, о лентах-украшениях от мамы, шесть цветов для шестерых детей, равнодушное рагу тетушки. Шарлотта не умеет улыбаться, а Эмили не умеет готовить: будем есть свинину на кости и вспоминать обо Всем Самом Хорошем; у овощей привкус Благополучия, они соленые и хорошо приправлены.

Один только Бренуэлл в черном. Обычно мы не носим траур. Непонятно, зачем ему это: то ли действительно хочет выразить свою скорбь по тете, которой нет уже несколько месяцев, то ли надеется получить бесплатную выпивку в пабе.

Хорошо, что мы вместе, говорит папа, подав Все Самое Хорошее. Он забыл, что Энни вкалывает у Робинсонов, и как раз на ее заработок куплено мясо и траурный наряд Бренуэлла, включая черную шляпу.