Жизни сестер Б.

Не успел я убедиться, что ответа не будет, как подбежала Эм.

У меня есть для вас дело, говорит она и начинает объяснять.

Но это же на другом конце города, едва не возражаю я.

А на самом деле говорю: непременно, и выполняю поручение.

Прихожу на следующее утро. Тело унесли, м-р Б. вернулся, но дверь в его комнату закрыта. Шарлотта в постели, к ней не пускают.

Я могу узнать, в чем причина ее недомогания? – спрашиваю.

Думаю, она не хотела бы разглашать.

Я просто желаю убедиться, говорю, что ее не поразила та же болезнь, которая унесла жизнь брата!

Сестра в ошеломлении.

Нет, мистер Пятипенс, это не та же болезнь. Она просто скорбит, не более того.

Пожалуй, я смогу вам помочь, если отведу собак на прогулку, мы с ними успели подружиться.

Эмили удивлена, кивает. Я кидаю псам палки, и они носятся до изнеможения.

Вернувшись, придумываю себе дополнительные задания:

Полагаю, белье нужно постирать, говорю я и собираю его.

Смотрю, у вас кончились апельсины; вот еще десять штук.

Сумма, которую задолжал Бренуэлл, полностью выплачена.

Купил леденцы для Лотты. (Но меня все равно не пускают.)

Поминальную службу ведет некто Браун, потому что никто из Бронти с этим бы не справился. Пришло всего несколько человек. Хотелось бы взять Лотту за руку, однако ее поддерживают с обеих сторон сестры, без которых у нее подкосились бы колени. Я произношу пару слов. У нее стеклянный взгляд скорбящей: мои слова просто звук; говорит она своими влажными и встревоженными глазами; им я и отвечаю.

Я покупаю ей томик стихов из-за цветов на обложке, которые символизируют жизнь.

Можете его вернуть, мистер Пятипенс, говорит Эмили, хотя и с улыбкой. Благосклоннее она не станет. Пообещала сообщить Лотте о моем присутствии.

Мы с собаками по-настоящему подружились. Каждый день играем в парке, куда меня весело тащат на поводке. Эм это облегчает жизнь, так как именно на ней держится весь дом, именно в ней заключается истинная сила семьи. Отец куда-то пропадает, якобы по делам. Делаю вывод, что ему не хочется находиться среди опечаленных сестер либо он не желает проявлять собственное горе, слишком большое для такого маленького дома.

Мне разрешили отнести Лотте поднос. Эмили считает, если его отнесу я, то Лотта, возможно, согласится поесть.

Вы настойчиво пытались со мной увидеться, говорит моя Королева. Возможно, хотите что-нибудь сказать, дабы вывести меня из уныния?

Она накрыта одеялом до подбородка; вид осунувшийся, лицо бледное и исхудавшее.

Вы ничего не ели, говорю и придвигаю стул. Вот что я хочу вам сказать: нужно поесть.

Увы, отвечает, я думала, вы сообщите мне нечто важное.

Я и сообщаю: вот еда, которую для вас приготовила Эмили.

Какая-то каша.

Зато легко усваивается.

Значит, вы хотели передать мне кашу?

Да, и буду кормить вас с ложечки, если понадобится.

Вы помогаете сестрам.

Совсем немного, говорю. Я готов на большее.

На большее вы не способны, сэр. Вот чего вы не понимаете. Наше горе душевное, а не физическое. Наш Настоящий брат покинул нас много лет назад; его уход мы уже оплакали. А сейчас мы скорбим по тому, каким он мог бы стать.

Пусть ваше горе душевное, но реакция физическая. Это ведь не душевный отклик держит вас в постели, это не воображение истощает вас, а нехватка пищи! Поэтому я принес вам самое необходимое: еду и напоминание о необходимости поесть. После этого вы сумеете встать!

И на что же я встану? Под нами нет пола, земля ушла из-под ног.

Вы сможете крепко встать на ноги, если рядом будет крепкий друг, который поддержит вас и покажет дорогу.

На этих словах моя девочка засмеялась – и сразу начала кашлять, отчего меня переполнило стыдом и страхом.

Идите, говорит она с побелевшим лицом. Можете зайти завтра. Оставьте мне эту кашу и идите.

Возвращаю книги в библиотеку. Заменяю огнетушители на новые. Покупаю салфетки, пастилки для горла, поскольку все Бронти слегли с простудой, особенно Эмили. Заставляю ее отдыхать. Давайте, говорю, я сготовлю ужин. Она смеется. Уж с курицей-то я справлюсь!

Мне вновь разрешают зайти к Лотте. Взгляд прояснился, но рука дрожит.

Вы не принесли еду, замечает она, и я рад видеть ее улыбку.

Не совсем, отвечаю, и протягиваю ей леденцы.

Тогда, пожалуй, я должна извиниться.

За обвинения в том, что я явился с пустыми руками?

Нет, говорит.

За то, что так плохо с собой обращались, подсказываю.

За то, что плохо обращалась с вами. Я говорила, что вы не поймете, но я была не вправе заявлять о таком без доказательств.

Мы все познали потерю. Вопрос лишь в том, в какой степени.

Разве степень не важна, когда речь идет о брате? Я бы сказала, что это совсем разные вещи. Сможет ли такое понять тот, кто потерял всего лишь кошку или, допустим, пальто, даже если провел с ними много времени?

Теперь вы и правда меня обижаете! Я вовсе не говорил, что потерять брата и пальто – одно и то же!