Жизни сестер Б.

Он: Можно мне с вами?

Я: Нет, извините, я хотела бы съесть их сама.

Он (смеется): Я имел в виду, можно ли составить вам компанию.

Я: Я накрою на стол.

Он (смеется и вычурными движениями нарезает рогалик): Как прошел день, Лотта?

Я: Хотите узнать про письма.

Он: Только если вы не против рассказать.

Я: Возможно. Будете чай?

Он: Чай неплохо подойдет к чаепитию, спасибо.

Я: Дайте я. Если так порезать, не влезут в тостер.

Он: Мне тогда заняться чаем?

Мы (молчим, я караулю у тостера, он следит за чайником).

Я (снова обращаюсь к нему): Жаль, я ее не знала. По-настоящему.

Он (тихо): Что выяснили из писем? О ней.

Я: Она была хорошей женщиной, обладала живым умом. Была счастлива. Готова доверить свое будущее любимому мужчине.

Он: Это вы и запомнили о ней?

Я: Я ничего не помню.

Он: Вообще ничего?

Я: Помню только то, о чем нельзя говорить: достаток, мир, уверенность.

Чайник (шипит, свистит).

Он: Простите, не расслышал.

Я (перевожу разговор на другую тему).

Дорогой дневник,

Эти письма, они не помогают лучше ее узнать! Она такая жизнерадостная! Не познала ни трагедии, ни горя! «Я с нетерпением жду нашей совместной жизни!» – пишет она. Вот бы схватить ее и встряхнуть: остановись! Пока еще не поздно! Не надейся на прекрасное будущее! Жизнь коротка и ужасна! Твой муж, твой «весельчак Пэдди» останется один. Только ты считаешь его «весельчаком» («вечно готов пошутить»): когда тебя не станет, исчезнет и этот «весельчак Пэдди». Пятеро из твоих детей умрут, а выживет слабачка, которая этого не заслуживает! Ты умерла слишком рано, не научив меня жить, иначе я сумела бы их спасти.

Дорогой дневник,

Я подарила своей креветке мать, которую она давным-давно потеряла, а она все равно не встает с постели! Вот я и думаю: наверное, в скорби нам нужно не только утешение (в литературе – обычно мать)? Разве нам не требуются цель и усилия: не просто тише-тише, а давай-давай? Может, подтолкнуть креветку к жизни должен отец? Или двое найденных родителей – это уже слишком для сироты, пусть даже выдуманной??

Дорогой дневник,

Воспоминание: наш учитель дал Эм задание написать Письмо Матери. Результата я не видела, потому что она его не показывала и не желала ничего говорить. Подумать только: чтобы не осталось никого, кто помнил бы нашего учителя. Или вот: Эмили, какой ее создал Ваал, стоит под круглым отверстием в крыше Пантеона и кричит: воображай! Или как хитрая миссис Х. сокращает пайки, чтобы вынудить нас уехать. А кто вспомнит меня?!

Таково определение одиночества, когда ни одна часть твоего прошлого не связана с другой.

Это наводит на мысль о последней рукописи Эмили. Книга, видимо, не закончена, поскольку ближе к концу работала она лишь изредка. Я начала просматривать ее бумаги. Если не ошибаюсь в Эмили, записи найдутся не среди черновиков стихотворений и даже не в рисунках, а в каком-нибудь необычном месте.

Сначала проверю горшок, где она хранила собачьи кости.

Дорогой дневник,

Я нашла рукопись Эмили. За ее книгами, стоявшими в нашем детском шкафчике. Бумаги запылились, поэтому я не сразу обратила на них внимание: забыла, сколько месяцев уже прошло. Принесла их на кухню, затем положила обратно в тайник.

Я не готова увидеть ее слова – ее последние слова, тем более что перед самой смертью говорила она очень мало. Спрашиваю у мистера П., как поступить. Думала, этот дурень скажет что-нибудь вроде: прочитайте, хуже не будет. Однако он говорит: сожгите. Вашей сестре это уже не поможет.

Даже не заглянув, спрашиваю.

Так будет лучше, отвечает он. Разве нет? Ваш отец поступил бы именно так.

Ему известно об этой книге?

Ни о какой книге ему не известно. Вы же ему ничего не говорили, правильно?

Естественно.

А почему нет?

Он бы не одобрил, отвечаю.

Вот вам и ответ, если хотите сделать так, как ему бы понравилось.

Да что ему вообще нравится! – восклицаю я слишком резко.

Я никогда не сожгу работу сестры. Пусть не прочитаю, но и сжигать не буду, а мистер П. считает, что я на такое способна. Если отец или еще кто-то наткнется на рукопись после моей смерти и будет шокирован ее содержанием, ничего, переживут. Я ее уничтожения не вынесу.

Думала одарить мою креветку отцом. Что за глупость! Мужчины мешают! Они ограничивают и сдерживают. Моя героиня будет жить своим умом! А недавно найденная мать, приложив руку к сердцу, станет наблюдать за тем, как ее дитя занимается… чем же?

Не знаю! Но она обязательно найдет себе поклонника! Поднимайся, дитя! Вставай! Я сдвину тебя с места – это моя задача! Никогда больше не сляжешь в постель, никогда.

Пояснительная записка

Глава, в которой Шарлотта хочет взять свои слова обратно

КОМУ: шеф-редактору

ОТ КОГО: редактора отдела

ТЕМА: интервью по «Дурнушке Джейн»