Жизни сестер Б.

К слову о мужском наставничестве, тебя позабавит следующая новость: я получила письмо от другого сотрудника из офиса моего издателя, некоего Джей Ти – забыла, на какой он должности. Он строг, а под строгостью я имею в виду, что он серьезный, порядочный и верный своему слову. Он не жалеет меня, а рекомендует книги к прочтению и даже обещает достать их из запасов своего работодателя, потому что все они одна лучше другой и обязательно помогут мне продержаться.

Он отметил звездочкой в своем списке произведения, которые считает «достойными» моего тонкого ума.

Пожалуй, заставлю себя ответить!

Дорогая Нелл,

Джей Ти в самом деле прислал мне запас книг, завернутых в газеты и перемотанных клейкой лентой. Дабы продлить нашу переписку (признаюсь!), я спросила, с чего мне стоит начать, поскольку я не очень знакома с этими авторами и среди них нет тех, кого я встречала в городе. Он ответил – вновь с лестью по поводу моего интеллекта. Интереснее всего вам покажется эпический роман такого-то… Вы наверняка оцените мастерство этого… Его работа напоминает ваши труды благодаря умелому обращению к таким высоким темам, как…

Представив мне список, который ничем не отличался от ранее перечисленных произведений, он умолял меня поделиться своими мыслями, потому как ценит мой ум, наиболее оригинальный из всех ему известных. О моем уме он не знает ничего, кроме того, что почерпнул из моих книг, но я не против.

Я читаю эти книги ночью при тусклом свете, чего делать не стоит, и сочиняю отклики. Ответы Джей Ти в шесть раз длиннее моих и всегда развивают какую-то из высказанных мной мыслей, которые он называет оригинальными и смелыми. Смелой я стала благодаря его похвале, поэтому делюсь не только общепринятыми мнениями, но и не самыми популярными – коих у меня в избытке, – и он видит в них ценность, даже путь иногда переоценивает, поскольку своих идей у него мало.

Я благодарна ему за покровительство, внесшее распорядок в мои дни или как минимум ночи, а также появлению новой писательской цели, так как с «В.» продвижений нет. Он спросил, можно ли ему меня навестить и привезти новые тома. Я согласилась, хотя и подозреваю, что его мотивы не ограничиваются словами на страницах книг.

Дорогая Нелл,

Могу поделиться с тобой как с подругой, ведь ты не станешь (надеюсь!) меня упрекать: в ожидании визита Джей Ти мне стало нехорошо. Он обещал привезти книги, а мне показалось, что он пообещал… и себя тоже. Я не могла понять, придется ли мне это по душе, но по крайней мере хотела выслушать его предложение.

И вот еще: возможен ведь (так я подумала ночью) союз между теми, кто мыслит схоже, обсуждает книги, ценит идеи. Я не имею в виду фантазии: Джей Ти – человек серьезный, рассудительный, мое сочинительство он уважает, хотя ему такое занятие подошло бы лишь в том случае, если бы им надо было заниматься в строго установленные часы, а затем откладывать. И речь не про его идеи, поскольку, как я уже объясняла, собственных идей у него мало. Я говорю о своих идеях, которые его вдохновляют и которых хватит на двоих. Пожалуй, в тридцать пять лет только этого и следует ожидать: товарища, который с уважением отнесется ко мне или хотя бы к моим разумным мыслям?

Эта фантазия, питаемая не разумной мыслью, а воображением, что поутру заставило меня слишком долго размышлять над выбором наряда (хотя их у меня всего три) и прически (хотя у меня всего одна), а также испечь печенье по рецепту Энн, в котором (к сожалению) не хватало сведений насчет температуры выпекания, времени пребывания в духовке и так далее. Нелл, ты бы меня не узнала!

Когда Джей Ти прибыл, кстати вовремя, со своим подношением – десятком хорошо подобранных книги в коробке, одетый в строгий костюм, уголки рта опущены вниз – ну, я просто не смогла. Не могла находиться рядом с ним, не могла слушать его рассуждения по поводу какого-то философского трактата или лирического стихотворения, не могла предложить ему невкусное печенье, и уж тем более себя, не могла смотреть ему в глаза, настолько отвратительной была его аккуратная бородка, его туго натянутый жилет, его привычка повторять фразу «в некотором роде» и «я тут услышал», а чаще всего «так правильно» и «так неправильно», настолько отвратительной была его щуплость и его запах, напоминающий парикмахерский парфюм и нафталиновые шарики старых дев, отвратительным было и его чувство непоколебимой правоты по любому поводу. Я предложила ему сесть в самое дальнее кресло и, когда показалось, будто бы он готов сделать признание, я вскочила и воскликнула: «Надо же, как поздно», а дедушкины часы внезапно, впервые в жизни, оказали мне дружескую услугу.

Я старалась избежать объятий и даже рукопожатия, а на прощание нелепо помахала ему рукой. Дотронься он до меня, я бы, наверное, упала в обморок – или как минимум опустошила бы желудок, набитый печеньем.