Жонглёр

Однажды зашли Никитин и Бузуков. Когда боевые новости иссякли, Фирсанов устроил форменный допрос с пристрастием, выясняя, как работает краденая пушка. Бойцы с улыбками, смешками и комическим показом поведали, что англичане теперь прекрасно осведомлены о чувствительном уроне, наносимом собственными снарядами. Окончив рассказ, боевые товарищи как-то сникли. Видимо, сказалась извечная солдатская суеверность – чур меня! Острословы и балагуры в бою, в больничной палате затихли, то молчали невпопад, то смущённо хекали в кулаки. Леонид на пупе извертелся, чтобы воскресить на их лицах улыбки. Будто это они лежат в лазарете, а не он. Окончательно гостей смутил заскочивший на минуту Николай Иванович. Они, торопливо пожелав скорейшего выздоровления и возвращения в отряд, скоренько ретировались. Боевая солидарность и искреннее сострадание – это, конечно, хорошо, но испытывать эти чувства к товарищу всё же лучше на почтительном расстоянии.

Когда Изъединова была на дежурствах, Леонид удлинял свои маршруты, прибавлял и частил шаг. В один из таких моментов он наткнулся на Евгения Яковлевича. Попытался вытянуться «во фрунт», но боль исказила радостное лицо.

– Полно, батенька, – заулыбался в усы Максимов, который до сих пор воспринимал Фирсанова как корреспондента и сугубо гражданского человека, – корчить из себя бравого вояку. Что такое современные пули и шрапнель, какой они наносят урон, знаю из личного опыта. То, что в бою вы держитесь молодцом, неоднократно и видел сам, и наслышан от других. Кстати, ваша наглая выходка с пушкой весьма повеселила. Бузуков и Никитин даже очень ловко с тех пор ею управляются. Этот своевременный и дерзкий наскок, тогда очень многим спас жизнь. Англичане, наверное, суток двое не могли закрыть ртов, поражённые скоротечностью и лихостью манёвра.

– Благодарю за лестный отзыв, – немного смутился раненый.

– Послушайте, голубчик, Леонид Александрович, открою вам тайну, но с условием держать язык за зубами.

– Даю слово офицера, – просто, но гордо сказал Фирсанов.

– Ранения отбирают у меня всё больше сил, посему вынужден перераспределять свои обязанности среди других. Если не наступит улучшения, то вынужден буду передать командование генералу Блинхорту.

– А легион согласится?

– Они же дали мне слово – подчиняться беспрекословно.

– Тогда так и будет, – печально сказал Леонид.

– Во-первых, приказы не обсуждаются, а во-вторых, до этого пока не дошло. – Максимов ничего не сделал, а Фирсанову показалось, что ему как нашкодившему школьнику погрозили пальцем. – В деле, с которым я к вам обращаюсь, отдать приказ не поворачивается язык, могу говорить лишь о настоятельной просьбе.

– Сделаю всё, что смогу.

– Нисколько не сомневался. В бой вам ещё рано, а вот бить баклуши уже поздно. Так что прошу вас до момента выздоровления стать комендантом.

– Чего? – спросил ошарашенный Фирсанов.

– Госпиталя и гауптвахты. С вашей тягой к порядку и аккуратности, вы точно справитесь. Организуете всё так, как самый рьяный вояка не сумеет.

– Но… – задохнулся от неожиданности Леонид.

– Так я могу на вас рассчитывать?

– Безусловно.

– Вот и прекрасно. Думаю, что максимум через три недели вы оставите этот пост и вольётесь в наши ряды.

– Безусловно. Когда приступать-то?

– А чего в долгий ящик откладывать-то? Сейчас и приступайте. Распоряжение, на всякий случай, я уже заготовил, – улыбнувшись, сказал Евгений Яковлевич и вытащил из-за пазухи бумагу. – Вот.

Вручил приказ, взял под козырёк и удалился. Фирсанов с открытым ртом и назначением в руке долго провожал его взглядом.

Хоть и маленькое хозяйство, но рутина быстро засосала свежеиспечённого коменданта. Тысячи мелких, но неотложных дел требовали его постоянного внимания и присутствия. Одно достать, другое организовать, третье переправить. Максимов был прав, въедливый и дотошный Фирсанов всё держал под надзором. Даже обнаружил в себе черты гоголевского Плюшкина. Что-то где-то поприжать, а где-то кому-то выдать, но впритык. Непонятно, откуда в нём просыпался прижимистый крестьянин или хитроватый купчик неизвестно какой гильдии.

Относительно госпиталя Леонид беззастенчиво пользовался своим служебным положением, привлекая к решению каких-то вопросов Софью. Угрызений совести не испытывал и с упоением наслаждался её обществом. Зарождающиеся чувства настолько вспушили мозги, что он соорудил небольшой щербатый барабан из артиллеристских ящиков, который пристроили под струю скромного водопадика и выполаскивали бинты почти до первозданной белизны. Это решало одну из самых насущных госпитальных проблем. После кипячения их заново запускали в дело.