Сообщница мышкой преодолела пустое пространство и замерла, свернувшись калачиком у второго забора. Семенов спустя пару секунд оказался рядом, уперев одним концом доску от лаза в землю, уселся наверху. Тут же протянул руки Худрун. Цепко ухватившись за них, она с его помощью уселась рядом. Хорошо, что верхние концы досок не были заострёнными, девушка юбками села на верхнею кромку и быстро перекинула ноги. Владимир внутренне порадовался такой слаженности действий. Через мгновение девушка уже была с другой стороны забора.
Пока Семенов вытаскивал доску-спасительницу, Худрун перебежала к последнему рубежу. Юбки от бега опустились на привычную длину. Едва она, сжавшись в комок, замерла у последнего забора, рядом присел художник. Ему бы отдышаться перед решительным броском, но дорога была каждая секунда.
Оказавшись наверху, он нагнулся и потащил подружку за собой. Но, видимо, они исчерпали всю свою удачу. Юбка за что-то зацепилась и стала с диким треском рваться. Третьего мощного рывка ткань не выдержала, поползла в стороны. Сообщница рыбкой выскользнула из них и в одних чулках и панталонах оказалась наверху. Чтобы не свалиться, Владимир прижал Худрун к себе. Вот то, о чём он мечтал последние дни. Запах разгорячённого девичьего тела кружил голову. Он замер всего лишь на мгновение! И именно в этот момент караульный, передёрнув затвор, дослал пулю в патронники, выстрелил и заорал что есть мочи. Даже если бы этот тщедушный солдатик всю свою предыдущую жизнь тренировался стрелять вслепую, то вряд ли бы у него получилось так, как в эту ночь. Одна пуля прошила обоих беглецов насквозь, соединив их кровно. Не разжимая объятий, они рухнули за пределы лагеря. Миг свободы был слишком кратким. Последнее, что оба увидели в своей жизни, – звёздное небо, перечёркнутое полоской Млечного Пути.
В то время как души Владимира и Худрун предстали перед светлым апостолом Пётром, их тела, с такой любовью созданные природой, терзали штыки семи британских солдат. Чтобы скрыть страх и стыд, кто-то из наряда пошутил: ночка у влюблённых выдалась страстной, до сих пор в объятьях друг друга. Могильный юмор растворился в гнетущем молчании. А мёртвые не могли достойно ответить живым. Англичане ушли, так и бросив тела у забора.
Утром уже ничего не напоминало о ночном происшествии. Щель заколотили, поверху забора пустили колючую проволоку и запретили разжигать костры.
– У, лихоман тебя задери! – примерно так, в кратком изложении, звучала витиеватая фраза солдата Ивана Никитина, когда крупная капля после гулкого удара об огромный лист банана аккуратно залетела ему за шиворот и скатилась по позвоночнику, чуть ниже поясницы.
– Это тебе не у Пронькиных, – развеселился Василий Бузуков. – При таком климате ждёт нас всех в старости ревматизьма. Ноги скрутит узлом. Это уж как пить дать.
– Ждёт нас гроб, – сумрачно откликнулся Никитин, который пребывал в несколько мрачноватом настроении, навеянном не столько влажной атмосферой, сколько бездельем, – а потом, тебя – ад, а меня царствие небесное.
– А почему меня в ад? – удивился Василий.
– Поскольку ты мелкий и дюже вредный, как шовная вша.
– Зато ревматизьма сама собой пройдёт. И буду я в тепле до скончания веков. А такую версту коломенскую, как ты, ни в один котёл не впихнёшь, даже калачиком. И будешь ты шататься по облакам в вечной сырости и соплях.
– Каких?
– Собственных, – завершил спор очень довольный собой Бузуков.
Так, под аккомпанемент крупных капель ливня, переругивались солдаты командо Леонида Фирсанова. После исчезновения Владимира Фирсанов старался всякой выходкой как можно сильнее насолить англичанам. Своей боевой дерзостью и бесстрашием он достаточно быстро пробился в командиры. В нём, видимо, долго дремал военачальник. Вот и проснулся. Но никто не роптал. С ним всем всегда везло. Операции, проводимые им, почти всегда приносили успех и имели минимальные потери.
Англичане, как по расписанию, обозначались вялыми артиллерийскими ударами, уверенные в своём полном и безоговорочном превосходстве. Как позиционно, так и в оснащённости. Поэтому солдатам крайне не хотелось лишний раз месить грязь возле пушек, особенно в такую погоду. Что-то сломалось в небесной механике, поэтому лило, как из прохудившейся грелки. Британцы предполагали, что никто в здравом уме не пойдёт после пяти дней непрерывных дождей по раскисшей глине атаковать их позиции. Поэтому вели беспокоящий огонь больше для очистки совести.
Только Иван открыл рот, чтобы парировать Бузуковскую колкость, появился промокший и продрогший Фирсанов. С бороды капает, волосы длинной чёлки прилипли к лицу и падали на глаза. А в них пел и танцевал весёлый табор чертей.
– Иван, Василий, за мной! – скомандовал молодой командир и исчез среди мокрой травы. Бузукин и Никитин мгновенно и беззвучно нырнули за Фирсановым.
– Ну и что? – оторвавшись от подзорной трубы, недоумевал Иван.
– Как что?! – злым шёпотом взвился Фирсанов. – Ты что, ничего не видишь?