Жонглёр

Надсадно хыкнув, Иван, напрягая жилы на шее, поднял станину и стал толкать орудие. Фирсанов и Бузуков впились в спицы колёс, пытаясь провернуть их. Казалось, что от напряжения сейчас во всём теле разом лопнут все жилы. Они скользили ногами, мычали, помогая себе. Когда сил и надежды уже не осталось, пушка нехотя перевалила через вал и понеслась по склону, да так стремительно, что было непонятно, как Муромец её удерживает. Никитин не бежал, а летел за ней, делая гигантские шаги. Но при этом всё время пытался притормаживать, чтобы не оторвало ствол и не занесло лафет. «Чёртова железяка» (самый безобидный эпитет, которым Никитин наградил английскую горную пушку) подпрыгивала на ходу, и казалось, что ствол сейчас вот-вот отлетит куда-то в сторону. Колеса крутились с такой бешеной скоростью, что поднимали фонтаны грязи. Бузуков попытался лечь на ствол, чтобы тот не сильно плясал. Но тут же получил жижей в лицо. Залепило глаза, нос, рот, кажется, даже в уши попало. Василий чуть было не захлебнулся грязью. Но сумел удержаться и принялся сооружать что-то вроде поводьев. Белобрысый Никитин стал уже свекольного цвета, от напряжения он так прикусил губу, что по подбородку текла кровь. Внизу пушка особенно высоко подпрыгнула, как норовистая лошадь. От скачка Иван выпустил станину из рук, и орудие, как ящерица, заметалось по грязи, опасно накренившись на бок. Василий слетел, рискуя быть придавленным высоким колесом с массивными спицами. Но рядом оказался Леонид, он ногой придал похищенному неприятельскому имуществу нужное направление. К исполнению своих «кучерских» обязанностей вернулся Иван, и они покатились, правда, уже не столь резво, по поляне, идущей широким серпом вдоль подошвы всего холма. Ещё несколько метров отчаянной беготни и Никитин, залихватски заложив левый вираж, толкнул орудие в руки поджидавших людей.

Сам спуск длился минуты три, а вся операция заняла не более десяти минут, а то и меньше. Никитин, Фирсанов и Бузуков попадали на землю и принялись дико хохотать.

– А ты говорил – головёнку оторвёт. Не оторвало!

– Покамест вам везёт. Фартовый вы. Но в следующий раз…

И вдруг улыбка сошла с лица Бузукова.

– А снаряды? – удивился он.

– Что снаряды? – не понял Никитин.

– Ты что, козьими катяхами стрелять будешь?

– От же йёксель-моксель! – взорвался Иван. – Забыли, дуралеи!

– Никитин, закатываешь пушку. Ты, ты и ты – за мной! – скомандовал Фирсанов и помчался назад.

Откуда взялись силы, но уже через пять-шесть минут группа без спросу снова оказалась в гостях у англичан. Ящики со снарядами и зарядами аккуратным штабелем были уложены рядом с позицией. Взяв на плечо по ящику, русские стали скатываться вниз по склону. Вместе с командиром прибыло не трое, а семеро солдат, которых, скорей всего, пригнал вездесущий Бузуков. Это и подвело Леонида.

– Ты?

– А как же! Я с полдороги не сбегаю, – оскалился Василий, а может быть, это была улыбка.

Пропустив шестёрку перед собой, Фирсанов вцепился в ящики. Василий уже давно лихо скатывался по склону, а Леонид только закидывал груз на плечо. Он охнул от того, что ребро тяжёлого ящика впилось в основание шеи. Но поправлять и перекладывать времени уже не было. По-утиному переваливаясь, Фирсанов заспешил к разворошённому ими брустверу. В последний момент раздался чей-то крик. Прыжок совпал с взрывом гранаты. Что-то обожгло его тело, а потом настала тьма.

– Уносите, – несколько брезгливо, когда не удавалось спасти человека, сказал Александр Карлович Эбергарт.

Сколько лет он стоял за операционным столом, а всё никак не мог согласиться с ситуацией, что его навыков недостаточно, чтобы вернуть жизнь туда, откуда её так усердно выколачивали. От неудач замыкался, что многие воспринимали за высокомерие. Вцепившись побелевшими пальцами в трубку, покрытую удивительным резным узором старинного города с рыцарским замком, располагавшимся на чаше, он размеренно вышагивал, как аист, выбрасывая длинные ноги. Изредка посасывал трубку, но огня не разжигал. Таким образом, Александр Карлович выходил из стрессовой ситуации.

Николай Иванович потихоньку гундел себе что-то под нос, и это монотонное бормотание действовало на Эбергарта успокаивающе. Поэтому они так долго работали вместе. Бормотание Кускова сводилось к двум видам: либо он проговаривал поэтапно проводимую операцию, чтобы установить ошибку, либо, когда ошибка не выявлялась, начинал напевать: «Я вам не говорю про тайные страдания, про муки адские, про жгучую тоску…»[32] И если «робкий взор» Николая Ивановича «во взгляде вашем тонет…», то младшему персоналу лучше было тихо ретироваться с его глаз. А к чему придраться, он всегда найдёт. Большой дока был по этой части.