[2] Поросье – земли, прилегающие к реке Рось. Жители Поросья назывались порошане.
3. Троянья земля. Тьмуторокань и её окрестности. Осень 1065 года, грудень
Море катило к берегу хмурые валы, морщилось пенными барашками над тёмной водой.
Ростислав Владимирич медленно брёл вдоль берега, не обращая внимания ни на волны, лижущие песок прямо около его ног, ни на двух воев за спиной – не для опасу (кого и опасаться-то Ростиславу в Тьмуторокани!), для чести княжьей. Никого не хотелось видеть.
Ярославичи взяли его детей!
Ростислав предчувствовал что-то такое, потому и отрядил на Волынь Шепеля. Поздно отрядил!
Князь в ярости сжал в руках поднятую с песка ветку, мокрое дерево треснуло в руках. Ростислав теребил обломок, не видя, что делает.
Он возьмёт Киев!
И Чернигов – тоже!
Ярославичи пожалеют, что родились на свет, если с его детьми хоть что-то случится!
Словно видение всплыло перед глазами осунувшееся в отчаянии лицо Ланки, молящие огромные глаза в обрамлении волны чёрных волос.
– Прости, Ростиславе!
– Ты-то в чём виновата? – прошептал князь, словно жена и впрямь могла его слышать. Не слышала – как приехала вчера в Тьмуторокань, так и до сих пор в терему у себя, вся в слезах. Едва сумела вчера рассказать про то, как всё случилось.
Ростислав слушал, комкая в пальцах сыромятный ремешок завязки сапога, так же как сейчас теребил ветку.
– А вой мой что же?.. – спросил он, вскинув глаза. – Которого я к тебе посылал? Шепель?
– Мальчишка-то? – печально усмехнулась Ланка. – Опоздал он. Изяславичи через час после него уже в Детинец владимирский ворвались…
– Где он сейчас?
– Погиб твой Шепель, – ответила Ланка всё так же печально. – Две стрелы получил и со стены в реку упал у меня на глазах.
Князь только кивнул и вновь потерянно опустил голову. Винить было некого, опричь себя самого. Поздно спохватился – хоть бы седмицей раньше Шепеля во Владимир отрядить.
Да и кто мог бы заподозрить такое?!
До сих пор не в обычае было у русских князей брать друг у друга детей в заложники!
Жену – то бывало. Едва сорок с чем-то лет миновало с тех пор как Брячислав полоцкий, отец нынешнего друга-союзника Всеслава взял в полон бабку, Ингигерд. Тем паче (сам себе, наедине с собой Ростислав мог и признаться) великая княгиня сама виновата – заигралась в мужские игры, взаболь поверила, что она великая воительница.
Было.
Но дети?!
Ярославичи переступили какую-то невидимую межу.
Он – тоже переступил. Но он не первый – и до него воевали меж собой князья. И Владимир убил Ярополка ещё почти восемьдесят лет тому! Но приютил у себя его и Ольговых сыновей, воспитал их как своих. Иное дело, что выросшие сыновья передрались меж собой…
Детей старались не мешать в междоусобицы.
До сих пор.
Теперь наступало какое-то новое время.
Страшное и странное.
Чёрное.
– Чего они хотят? – почти неслышно спросил князь, почти не подымая головы.
– Они хотят, чтобы ты утихомирился, – Ланка смотрела в окно. Сухими глазами смотрела – почти всё выплакала, пока ехала из Вышгорода в Тьмуторокань.
– Куда они хотят меня свести? – голос Ростислава стал бзжизненным. – На какой стол?
– Они согласны оставить тебя на Тьмуторокани, – возразила Ланка с неприязнью даже (и как-де он может в сей час думать о столах и престолах?). – Но только тебя. Детям нашим Тьмуторокани от них не видать…
Кажется, это был конец. Конец всем мечтаниям, конец степным походам и одолениям на враги, конец Великой Тьмуторокани. Ибо никогда Ярославичи не смирятся с тем, чтобы он (изгой!) настоль возвысился, пусть даже и за счёт Степи. И его детям достанутся захудалые, малозначимые столы где-нибудь у упыря на рогах…
Если получат вообще.
А впрочем…
А впрочем, есть ведь ещё Всеслав! И его помощь была очень даже значима для Ростислава нынешним летом, когда удар Всеслава на Киев помог ему воротить Тьмуторокань. И прошлым летом, когда поход Всеслава на Плесков помог ему изгнать Глеба в первый раз.
– Княже!
Ростислав Владимирич вздрогнул, недоумевающе поглядел на измочаленную в руках ветку, отшвырнул её в сторону.
Вой подбегал крупным рысистым шагом.
– Княже, гонец прибыл! Посольство от Всеслава Брячиславича! Вечером будут в городе!
Вот оно! Ростислав Владимирич выпрямился.
В укромном покое княжьего терема тихо, зато за стенами мерно шумит море, бросаясь на берег и разбрызгиваясь мелкими хлопьями. Ростислав пристально разглядывает полоцкого посла, задумчиво царапает вилкой скатерть. А тот сидит в углу, привалясь спиной к стене и почти утонув в тени. Глядит безотрывно.
Гридня Владея, Всеславля посла, Ростислав смутно помнил ещё по торческому походу пятилетней давности, хотя тогда полоцкий князь и его дружина воевали неохотно, без особой удали. Владей же запомнился больше своей удалью на пирах, хотя и не только – витязя торческого повалил в поединке, Салчея-князя. А вот видно, и не только на бою да на пирах Владей первый, если Всеслав-князь ему доверил посольское дело править.