Жребий изгоев

Сунул ноги в старые растоптанные поршни у порога, накинул наопашь кожух, кисло воняющий овчиной, вышел во двор, спустился с низкого крыльца. Под ногами звучно хрустел снег, лёгкий морозец щипал за щёки и уши, забирался под неподпоясанную рубаху. Справив нужду за углом дома, Витко остановился у низкого, припорошённого снегом плетня, чуть покосившегося от времени, смерил взглядом заплот из прочно вбитых в землю и заострённых сверху палей. Крепко строились в степи. А и никак иначе – налетят степняки, хоть и десятка два, а и хватит для того, чтоб головы сложить.

У колодца на пеньке стояло ведро с водой, чуть подёрнутой ледком – видно, недавно зачерпнули. Витко пробил леток кулаком, наклонился, чтобы напиться и умыться, – и замер, глядя на своё отражение в воде. Замер и содрогнулся, – щёки ввалились, недавно ещё гладко выбритые войским побытом, они покрылись неопрятной щетиной, в которой кое-где уже проглядывала седина. Глаза запали глубоко и смотрели словно из ям, прикрытые густыми косматыми бровями. Наискось через лоб тянулся кривой красный шрам. Похоже, чья-то сабля в пылу боя зацепила, а он и не заметил. А при каждом резком движении бок словно горел огнём. Но ноги держали твёрдо.

Витко презрительно скривился, глядя на своё отражение, и погрозил ему кулаком. Оно ответило тем же. Вой поднял ведро к губам и долго и жадно пил, проливая воду на грудь. Поставил ведро на пенёк, выпрямился и огляделся, словно прицеливаясь.

Звонкий ручей – длинный, заросший березняком распадок – потоком стекал с каменистого склона холма к речке. В этом-то распадке, у того самого звонкого ручья и стоял хутор Керкуна.

Сзади захрустел снег. Витко оборотился – у крыльца стоял хозяин и глядел на гридня так, словно всё-всё понимал и знал даже, что именно Витко ему сейчас скажет.

И Витко сказал.

– Пора мне, – обронил он тяжело.

– Куда пора? – обомлел Керкун. – Ты только на ноги встал! Тебя ветром шатает ещё!

– В Полоцк пора, – твёрдо ответил гридень. – Князь вестей моих ждёт, ему обязательно знать надо про то, что случилось!

Мокрая на груди рубаха леденила кожу на осеннем ветру.

Глава 2. Шепель. 1. Червонная Русь. Волынь. Река Турья. Осень 1065 года, руян

Ветер смешно ерошил речную гладь, ломая солнечные блики на острых гребешках волн. Деснив задумчиво сплюнул за борт, проводил взглядом расплывающийся плевок.

– Нельзя так, – осуждающе бросил мальчишка-зуёк, проходя мимо.

– Как – так? – не понял вой.

– За борт плевать нельзя, – пояснил мальчишка, остановясь. – Водяной рассердится.

Деснив чуть смутился, но тут постарался спрятать смущение за шуткой.

– Ты поучи меня ещё, щеня глупое, – и сделал движение, словно хотел дотянуться до зуйка рукой. Мальчишка с хохотом отскочил.

– Велко! – резко окликнул его кормчий с кормовой палубы, и зуёк тут же резво порысил к нему.

Деснив проводил его взглядом и поворотился к неспешно текущему мимо берегу.

Дёрнула ж его нелёгкая пойти в охрану к купцам! Ведь звал его к себе воевода гридень Тука, так нет – за пенязями погнался. Ещё страны дальние повидать хотелось. Кто ж знал, что тут такая скука? Стран дальних тут не увидишь (хозяин, Ждан Хотенович только по Днепру, Припяти да Десне и ходит), а вот от дома отобьёшься как раз. Вестимо, иные и этого-то не видят, всю жизнь одним своим двором сыты.

Где-то в глубине леса над верхушками деревьев вставали столбами дымы. И пахло гарью – нехорошо пахло. Дым от костров так не пахнет, и пожар лесной – тоже. Деревня горела, не иначе.

Кто-то неслышно подошёл сзади. Деснив покосился назад – за плечом стоял кормчий.

– Чего там горит – не ведаешь? – лениво спросил вой, кивая в сторону дымов.

– Хрен его знает, – кормчий пожал плечами и точно так же, как и Деснив, сплюнув за борт, проследил за плевком. – Может, деревня. А может и лес.

– А водяной как же? – не замедлил съехидничать Деснив.

– Чего – водяной? – не понял кормчий.

– Зуёк твой сказал – плевать за борт нельзя, водяной рассердится.

– А как же, – хладнокровно согласился кормчий, зевая. – Вестимо, рассердится.

– Ты ж плюёшь?

– Я?! – удивился кормчий. – Где ты это видел?

– А, – махнул рукой вой, снова отворачиваясь. А кормчий вдруг громогласно зыкнул прямо у него над ухом так, что Деснив аж присел:

– К берегу держи!

– Тьфу на тебя, оглушил, – засмеялся Деснив. – Зачем к берегу-то?

– Солнце скоро сядет, – спокойно ответил кормчий. – А тут место для ночёвки удобное.

Костёр уютно потрескивал, стрелял искрами а то и целыми лоскутами пламени, разрывая ночь. Спину сильно грело – Деснив сидел к костру спиной – а вот лицо, наоборот, щипал ночной холодок. С реки тянуло сыростью, и вой с невольной завистью подумал об остальных воях, которые мирно спали сейчас в лодье.

Короткий шорох был слышен даже сквозь треск костра. Деснив настороженно поднял голову, нашарил под рядном лук. Завязать тетиву, коль что, дело пары мгновений.

Шорох, меж тем стал непрерывным, приближался. Деснив прислушался – кто-то шел. Неверными шагами шуршал по траве, трещал сухими ветками, шуршал прошлогодней листвой.