Жребий изгоев

Познатнее да побогаче – все верхом. У этих и кистени – кованые цепные, и кольчуги не редкость, и шеломы железные, с бармицами, стрелками да наносьями, а у кого и наручи с поножами. Тут и меч не такая редкость – у простых-то воев почитай меча ни у кого и нет. И щит не прутяной, а из широкой вязовой или дубовой доски и заклёпки на нём, а бляхи железные.

К полудню собрались все и толпились у крыльца храма.

Крик,

                     шум,

                             гам…

Но едва на крыльце появился ватаман Игрень, как все утихли. Почти разом.

Игрень говорил долго, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух да отпить из ковша. Что это он там пьёт? – подумал непутём Шепель. – Уж наверное не воду да не квас.

Подумал – и взаболь захотелось вдруг ядрёного ржаного квасу – сам себе подивился. И пропустил, как Игрень выкрикнул его.

– Шепеле! – повторил рядом отец, хмурясь. Парень вздрогнул.

– Чего?!

Рядом засмеялись.

– Тебя ватаман кличет! – хмуро бросил отец. Шепелю вдруг стало стыдно (втравил отца в такое дело, мало не заставил созвать войский круг, а сам чуть не заснул стоя!), и он принялся протискиваться к крыльцу.

– Скажи своё слово, Шепель Керкунич, – ватаман чуть посторонился.

Смущённый парень – мало не впервой по отчеству назвали, да ещё и сам ватаман. Запинаясь, он начал говорить.

Да и что было говорить-то – основное Игрень уже рассказал воям до него. Шепель добавил только немногое.

Про свою вину – истинную или нет, про только одним богам ведомо.

Про то, как долго отлёживался на Волыни, в доме Нелюбы-травницы.

Про то, как голодным волком кружил по Русской земле, вызнавая окольными путями, куда провезли Ростиславлю княгиню и княжичей.

Про то, как прознал, что княгиню Ярославичи ещё осенью отпустили в Тьмуторокань, а княжичей держат в Вышгороде под строгим надзором.

Про то, как забрался прямо в Вышгород, где сумел накоротке повидаться со старшим Ростиславичем – Рюриком, как едва не похитил его тут же. Остановило только что, что двое других Ростиславичей остались бы в руках у Изяслава.

Про то, как решился просить помощи на Дону, не решаясь явиться на глаза к князю.

– Слава! – гаркнул кто-то вдруг, когда Шепель на миг остановил речь – дух перевести.

– Слава!!! – многоголосо подхватил круг.

Шепель, веселея, но всё ещё тревожно покосился на Игреня. А ватаман вдруг улыбнулся и протянул парню свой ковш – отпей, мол, горло-то смочи.

В ковше оказался совсем не квас, а варёный ягодный мёд.

Войский круг решил дело в пользу Шепеля. Набрали две сотни молодых удальцов, а старшим поставили Керкуна, от чего Шепель слегка обалдел – не ждал парень такого.

Только вот выход наметили не враз, а через месяц – надо было снарядиться, собрать припасы, провести разведку, проверить у всех оружие. Спешить особо было некуда – сыновья Ростислава Владимирича из Вышгорода никуда не денутся, а хотел бы их великий князь извести – приказал бы убить ещё на взятии Владимира, под горячую руку чего и не случится. А раз не убил сразу, стало быть, они нужны ему как заложники.

Глава 3. Змеиное жало. 1. Кривская земля. Полоцк. Зима 1065 года, просинец. Коляды.

Под ним качалась конская спина, и лес качался вокруг него. Корявые ветки наплывали, норовя уколоть глаза, хлестнуть по лицу, оборачивались костлявыми руками нечисти, скрюченными цепкими пальцами. Витко уклонялся, не понимая, где сон, а где явь, что морок, а что он видит взаболь. Среди дня морочила его нечистая сила (альбо болезнь-лихоманка пристала к ранам и морочила голову) Витко не знал, не понимал. Тропинка вилюжилась, как свиной хвост. Мало не падая с седла, хватаясь за гриву и за луку, Витко правил конём, сам порой не понимая – куда и зачем.

Несколько раз конь гневно храпел, косясь в чащу (какая чаща, откуда?! в Степи его ранили, в Диком поле!), пугливо прядал ушами и приплясывал, чуть ли не роняя всадника наземь – чуял волков или рысь. Тогда Витко, шёпотом матерясь сквозь зубы, через силу выпрямлялся в седле, сжимал колени и заставлял коня идти прямо. А голова шла кругом, в висках стучало, глаза жгло…

Шалое кровавое утро в Диком поле он помнил отлично. В последние три дня, предчувствуя приближение столицы, он гнал коня без пощады – успеть, упредить князя! Конь пал уже в виду Полоцка, когда до ворот оставалось с полверсты, не больше. Витко вовремя успел выдернуть ноги из стремян, каким-то особым чутьём поняв, что всё, пора. Перекатился по траве, ударил по земле кулаками, застонал сквозь зубы. Потом через силу поднялся и побежал к воротам, едва переставляя ноги. Земля шаталась и била по ступням чугунными молотами.

А от ворот навстречь уже летели вершники городовой стражи. Подскакали, окружили, обдавая пылью и запахами конского пота, горячей кожи и нагретого железа.

– Так это же Витко! – подивился кто-то мгновенно, и гридень враз признал побратима, рыжего Несмеяна. – Никак стряслось что?

– Коня! – прохрипел Витко сухим потресканным ртом. – Скорее ко князю!

– Вакул! – рявкнул Несмеян, указывая зажатой в кулаке плетью. – К Бронибору Гюрятичу, срочно! Гордей, коня гридню!