Жребий изгоев

Один из воев тут же развернулся и поскакал обратно к воротам, а второй спешился, протягивая повод Витко. Гридень вскочил в седло и поскакал к воротам, окружённый воями, как почётной стражей. А Гордей, проводив своих взглядом, принялся стаскивать с павшего Виткова коня сбрую и седло.

Всадники влетели в ворота и помчались по улицам, провожаемые испуганными и встревоженными взглядами горожан. А навстречу уже скакали с воями тысяцкий Бронибор и воевода Брень. Витко невольно испытал гордость (ишь, какие люди в седло ради него взгромоздились!) и мгновенный стыд перед отцом (не сумел княжью волю исполнить, посольство сберечь!).

– Всех? – подавленно переспросил Всеслав севшим голосом, безотрывно глядя на гридня. Лицо князя как-то враз осунулось и заострилось, глаза были совсем больными.

Витко сидел в княжье горнице – рассказывал князю про то, что стряслось с полоцким посольством. Время от времени гридень смолкал и делал крупный глоток из большой чаши с холодным малиновым квасом. Такая же чаша стояла и перед князем, но Всеслав даже не смотрел в её сторону. Рука князя невольно теребила бороду, сжималась в кулак.

Витко потерянно кивнул, отводя глаза – не должно вою видеть своего господина в таком смятении.

– Всё посольство, – повторил замедленно Всеслав. Отпустил бороду, потерянно уронил руку на стол. И вдруг одним движением смахнул со стола чашу с квасом – только брызнули черепки от удара в стену. А князь обхватил голову руками, уставясь в столешницу пустым взглядом.

– Кто? – спросил он страшным голосом.

– Вышата Остромирич, – голос Витко дрогнул – он опять словно въяве увидел всё, что сотворилось полтора месяца тому на Лукоморье.

Князь поднял голову. Взгляд его был страшен – казалось, окажись сейчас перед ним Вышата или сам князь Ростислав Владимирич, на них загорелись бы волосы и одежда. Дух Велеса бушевал в князе, сам Владыка Зверья в душе вставал на дыбы, выл и рычал, глядел из его глаз свирепым медвежьим взглядом.

– По княжьему слову творили?! – почти утвердительно сказал Всеслав.

– Того не ведаю, княже, – отверг Витко. – А только мыслю, что без княжьего слова такого не делают!

И то верно, – Всеслав скривил губы. – Попробовал бы кто из его гридней так посамовольничать!

Да что же такое стряслось с Ростиславом Владимиричем?!

Вышата!

Всё-таки Вышата!

Добрынино отродье!

Всеслав пинком отшвырнул с пути попавшийся под ноги столец – наедине с собой князь дал волю гневу. Слуги скрылись за дверями, затаились и слушали.

Ждали.

Давно уже шептались слуги княжьи, будто во время таких вот гневных приступов иной раз перекидывается Всеслав волком. А кто говорил – медведем.

Хоть никто ничего подобного и не видал, но слух упорно жил. Полз по Полоцку, заползал змеиными шёпотками в уши полочан, купеческими сплетнями расползался по окрестным землям.

Врали.

Просто гневен был Всеслав, и взгляд его в гневе не всякий мог вынести. А в страхе-то… чего не придумается.

Выручила, как и всегда, Бранимира.

Стремительно и бесшумно вошла в горницу (и слуги торопливо прикрыли за ней дверь!), подошла к своему ладе, быстро прижалась на мгновение к плечу. Узкие холодные ладони прижались к княжьим вискам, взлохматили волосы, легли на лоб. Князь успокоился, сидел на лавке, глядя куда-то в потолок, только изредка злобно фыркая.

Она не расспрашивала.

Знала уже. Да что там княгиня – весь детинец небось уже знал про гибель полоцкого посольства. Равно как и про то, кто в том повинен…

Веча бы не затеялось, – подумал князь с каким-то безразличием. С его любимых полочан сталось бы собрать вече из-за обиды, нанесённой своему князю (а значит и всему городу, всей земле кривской!), да и войну начать с того. То-то Ярославичи обрадуются. Всеслав мысленно представил во всей красе эту возможную (ой какую возможную!), но нелепую войну меж двумя землями, лежащими на противоположных краях Руси (Полоцк на полуночном закате, Тьмуторокань – на полуденном восходе), землями, меж которыми лежат четыре княжества и половецкое Дикое поле, Днепр, Дон и Лукоморье. Войну, в которой рати придётся гонять за полторы тысячи вёрст в обход чужих княжений, ибо ни одной общей межи у Тьмуторокани и Полоцка не было. Представил и невольно опять фыркнул, только уже не злобно, а смешливо.

Только смех смехом, а теперь он, Всеслав остался без единственного союзника. Ибо после того, что случилось, о союзе с Ростиславом можно забыть. Не бывает после такого союзов.

Но зачем?!

Не иначе, как Вышата князю подобное и подсказал, – подумалось Всеславу уже расслабленно (прохладные Бранины ладони сами собой гасили злость в душе). И снова вспомнились злые слова – Добрынино отродье.

Какого рода был известный всей Руси Добрыня Малкич, теперь не помнил уже никто. И сам Всеслав тоже не знал того. А только повезло Добрыне в жизни. Дважды повезло. И трижды повезло.

В первый раз повезло Добрыне, когда его сестра понравилась великому князю Святославу Игоревичу и даже понесла от него. Холопка, она после рождения сына стала вольной, и сын её рос тоже вольным, хоть и с прозвищем рабичича.