Жребий изгоев

Так сколько ж он таки провалялся?

Божена оказалась легка на помине.

Скрипнув, распахнулась дверь, жена вошла похуделая, бледная. Бросила взгляд на Витко и, ахнув, тут же оказалась рядом.

– Очнулся?!

– Ожил, – криво усмехнулся он. – Твоими молитвами, небось?

Она счастливо закивала, пряча набежавшие слёзы.

– Ну-ну, – он попытался улыбнуться. Наверное, удалось. – Не надо, что ты. Всё ведь хорошо.

– Да это я от радости, – она утёрла глаза.

Несколько времени они молчали, только улыбаясь, потом гридень спросил:

– Сколько времени-то прошло? Сколько я валялся?

– Седмицу.

Витко только вытянул губы трубочкой, как бы говоря: ничего себе. Потом наморщил лоб:

– А… какой сейчас месяц-то?

– Да просинец пока ещё, – Божена засмеялась, и смех её мешался со слезами. Села рядом, положила руки на плечи. Прижалась щекой к отросшим на когда-то бритой голове мужа волосам.

Он засмеялся в ответ и вдруг спросил:

– Дети-то где?

– А, – беззаботно отмахнулась Божена. – Людоня на беседах, вроде как парень у неё завёлся какой, пока помалкивает, на Купалье узнаем, небось. А Словиша на лыжах с друзьями в лес усвистал, за полночь, небось, воротятся.

– Измучилась ты со мной, а?

– Что есть, то есть, – вздохнула Божена, устало кивнув головой. – Да ладно, теперь дело к поправке пойдёт. Подожди, я тебя покормлю.

– Покормить – это дело! – пробормотал Витко, глядя, как на столе появляются миски и крынки.

– Болит в груди, ладо? – спросила Божена, глядя, как жадно муж глотает хлеб и кашу, запивает квасом.

– Болит, – кивнул Витко. – Да… знаешь, так вот не просто болит, а болит, болит, болит, двенадцать упырей…

Божена рассмеялась:

– Ну, раз уж шутить начал, значит, и правда на поправку дело пошло.

– Ведуна звала, небось? – еле слышно спросил Витко, отложив ложку.

– А то как же, – так же тихо ответила жена. – Время идёт, а ты всё никак в себя не придёшь … невесть, что и думать. Все сроки прошли. Испереживалась вся.

– Н-да, – неопределённо пробормотал Витко. – Сам о сю пору понять не могу, как это я жив остался.

Божена вдруг властно повалила мужа обратно на лавку:

– Да ты поспи уже теперь, поспи! Раз уж оклемался, так теперь вжиль потянешь, небось, выспись только!

В голосе её вдруг непререкаемо звякнуло железо, напоминая о том, кем был отец её, Буслав – витебский тысяцкий.

Сватовство княжьего воя, сына самого Всеславля пестуна было для него лестным делом, но Буслав долго упирался, ломался и набивал цену – дочка была с детства сговорена в витебский боярский род. Да только Витко не стал чиниться долго – умыкнул девку, а после приехал на поклон к Буславу с отрезанной косой.

Вторично Витко очнулся уже на следующий день,– и опять вечером, когда бледный лунный свет падал на пол, и в нём весело плясали мошки. На столе плясал огонёк лучины, бросая по сторонам трепещущие причудливые тени. Божена спала, сидя за столом и уронив голову на сложенные на столе руки, однако, стоило Витко подняться, как она мгновенно встрепенулась, одурело поводя глазами по сторонам:

– Что за самовольство ещё? Тебе кто вставать разрешил?!

Витко слушал её вполуха, весело улыбаясь, – он уже чувствовал себя вполне в силах.

– Ну зачем ты встал?

– Ну встал, – снова улыбнулся он.

– Ну так и лежи, – рассудила Божена, слегка толкнув его рукой в плечо, и гридень покорно опустился. – Тебе ещё лежать и лежать надо.

Но Витко не отпустил руку жены и потянул к себе. Божена припала к нему, обняла и взъерошила волосы. Гридень прикоснулся губами к её губам, мгновенно запунцовевшим и влажно и жарко раскрывшемся навстречу. Голова кружилась, и хором кружился вокруг них, а одежда вдруг стала почему-то тесной, жёсткой и жаркой…

Потом Божена лежала головой на груди у Витко, гладя выпуклые мышцы. Дула на взъерошенные волосы на груди, смеялась, когда ни щекотали ей щёку.

– Витко, а теперь война будет? – вдруг спросила она.

Гридень дышал тяжело, грудь ходила ходуном. Много сил поглотила у него эта болезнь, о сю в груди болит. И любовь много сил берёт, да только стоит того.

– Будет, – враз помрачнелым голосом ответил Витко. – Непременно будет.

– Неуж опять с Новгородом? – Божена заглянула ему в лицо.

– Да, пожалуй, – он помолчал, подбирая слова. – Да и с Киевом, наверняка. А где Киев, там и Чернигов с Переяславлем.

– Это что ж, вся Русь против нас будет? – Божена приподнялась на локтях, и уставилась на мужа горящими глазами. Витко даже залюбовался, – до того она была прекрасна в своей наготе и с растрепавшимися волосами, падавшими на обнажённые плечи, горящими глазами и приоткрытым ртом. Отбросил с её лица упавшую прядь волос, улыбнулся:

– Выдюжим, лада моя.

Божена села на край лавки, поджав ноги, рассыпала по нагой спине волосы, принялась их расчёсывать. Витко невольно затаил дыхание, любуясь женой.

Вот живут они уже шестнадцать лет, ан, глянь-ка, не остыла страсть.

2. Таврия. Готские Климаты. Херсонес Киммерийский. Зима 1065 года, просинец