Жребий изгоев

Он приехал в Тьмуторокань из Чернигова всего тринадцати лет отроду. В двенадцать лет княжичам наступает пора принимать стол. Ещё год отец спорил с киевским князем – Изяслав всё никак не хотел давать стол старшему Святославичу, невзирая на то, что его собственный старший сын Мстислав уже лет пять как сидел на новогородском столе. И только когда дошло уже до откровенной при и неподобия, мало не до хватания за чупруны на княжьем снеме, за которым могло последовать только объявление войны, дядька Изяслав уступил. Тут же впрочем, выговорив для своего второго сына Ярополка стол в Ростове.

В Тьмуторокани Глебу понравилось сразу. Море пришлось по юной душе князя, он был донельзя благодарен отцу за то, что Святослав потребовал для него именно морскую Тьмуторокань, а не затерянный в мерянских дебрях Ростов.

Впрочем – тут князь меньше всего склонен был зазнаваться – правили-то скорее они, городовая господа. И только когда дело касалось непосредственно его княжьих дел, господарских… тогда вмешивался его пестун – гридень Жлоба.

Но как бы там ни было – ссор с враз полюбившимся городом молодой князь не имел.

До сих пор.

Когда Глеб понял, что ничего не выйдет, что тьмутороканцы опять готовы переметнуться к Ростиславу, он махнул рукой, распустил думу, отвёл дружину со стен и заперся в терему.

Будь что будет.

Мгновение, когда Ростислав въехал в Тьмуторокань, Глеб опознал мгновенно и безошибочно – по взлетевшему над градом торжествующему крику тысяч глоток. Зазвонили колокола в церквях, всаживая в сердце Глеба новую занозу.

Мальчишеская обида росла и росла в его душе. Меня небось они так не встречали. Ни криками, ни колоколами. Предатели. Кругом одни предатели! Перелёты.

Зря он тогда пощадил их – и Колояра Добрынича, и Буслая Корнеевича! Казнить надо было, прилюдно! И дома пустить на поток, а домочадцев – в холопы продать, по миру пустить!

Князь злобствовал, скрежетал зубами, сам понимая, что всё, все эти мысли и громкие слова, и угрозы – всё всуе.

Торжествующие крики росли и приближались – Ростислав подъезжал к терему.

Глеб плакал, уже не скрывая своих слёз. Глупо, горько, по-детски.

Крики слышались уже на княжьем дворе, и князь озлобленно мотнул головой. Не хватало ещё ворога встретить со слезами на глазах. Совсем рассопливился, щеня глупое!

Злость помогла подавить обиду и унять слёзы. Глеб метнулся к рукомою, ополоснул лицо.

И когда Ростислав перешагнул порог, тьмутороканский князь – теперь уже бывший тьмутороканский князь! – встретил его каменно-спокойно сидящим в княжьем кресле.

Расстались и на сей раз мирно. Ростислав Владимирич крови не хотел, и дружина князя Глеба мирно ушла вместе со своим господином в Чернигов. На прощание князь Ростислав холодно бросил Глебу:

– В следующий раз будем ратиться железом, – и куда делись его дружелюбие и приветливость, которые так запомнились черниговскому княжичу в прошлый раз?

Повесть 3. Рука судьбы. Глава 1. Ничего не решено. 1. Червонная Русь. Волынь. Владимир. Осень 1065 года, руян

С утра вдруг зарядил мелкий, совсем осенний дождь – в воздухе почти недвижно висела мелкая водяная пыль, оседала на плаще и свите, на стегаче и шеломе, на бурой шерсти коня, капала с бровей и жиденьких, недавно отпущенных усов.

Шепель отёр со лба воду и весело озрел окрестные холмы, поросшие буковыми, дубовыми и берёзовыми рощами, редкими виноградниками, свежие пожни с частыми бабками снопов. Волынь ему нравилась – богатый край. Очень богатый. Невольно подумалось даже – и чего Ростиславу Владимиричу не сиделось на волынском столе? Хоть и знал отлично – чего.

Город виднелся на самом окоёме – вчера вечером Шепель так и не поспел до него доскакать, заночевал в придорожной корчме. Можно было и поспеть, но вряд ли в городе отворили бы ворота за полночь, ниже и княжьему гонцу. А может, и отворили бы. Шепель предпочёл не проверять, и теперь терзался – как бы не опоздать. Вовек тогда вины своей перед князем не избыть.

Ворота Владимира оказались затворены – видно, Шепель прискакал пока что рановато. Ощущая на себе взгляды молчаливой сторожи города, он подъехал вплоть – мост был опущен и несколько раз грохнул кулаком по воротному полотну. Ушиб кулак и зашипел сквозь зубы, поминая матерей воротной сторожи – окликнули бы зараньше, и не пришлось бы стучать.

– Кто там ещё? – отозвался из-за ворот лениво-сонный гулкий голос. Слишком ленивый и слишком сонный. Шепель готов был поклясться, что воротники заметили его давно и нарочно ждали, издевались. Подумалось даже вздорно – небось и ворота были отворены, да нарочно для него затянули.

– Гонец от князя.

– От какого ещё князя? – голос по-прежнему был недовольным. Вой невольно представил воротника здоровенным обломом с необъятными плечами и столь же необъятным брюхом, большого любителя пожрать.

– От Ростислава Владимирича, от какого! – возмутился Шепель нешуточно. – Отворяй!