Жребий Кузьмы Минина

Рядом с незадачливым наблюдателем хмурые ратники втаскивали на вал пушку. Тащили её на верёвках волоком, оставляя глубокие следы на свежей, ещё неутоптанной земле. Остановившись, один из ратников, немолодой смуглый мужик в тегиляе, смахнул корявыми пальцами пот со лба и укорил безделю:

   — Чего ты тута крутишься, Первушка, ако телок у кола? Стыд поимей — отлыняешь. Али от страху в порты наклал? Где твой дрюк-то?

   — Вона, — со смущением указал детина на воткнутое неподалёку копьё.

   — Во-о-она! — передразнил мужик. — Ртище-то не разевай. Сотник узрит, задаст тебе порку.

   — Пра, с такими дурнями токо и воевать, — посетовал другой мужик, плюнув в сторону Первушки.

   — Ещё поглядим, кто дурней, — не стерпел обиды детина.

   — Потолкуй у меня! — погрозил обидчик и немедля велел: — А ну впрягайсь с нами!..

Слева и справа через вал и по тесовым настилам через ров густо повалила дворянская конница. Вперемешку с ней, но приотставая, двинулись пешцы.

По всей длине ополченских укреплений и впереди их заколыхались стяги: в самой серёдке на выносе — малиновое с густым золотым шитьём княжеское знамя, за ним — пестрота самых разных полковых, отрядных и станичных прапоров. У засмотревшихся даточных ратников разбегались глаза. Вышитые золотом и серебром, цветными шелками, украшенные узорочьем и рисунками, кистями и бахромой, знамёна не могли не привлекать взора.

   — Эх любота, таку бы красу не во зло, а на радость! — пожалел немолодой ратник, содвинув тяжёлую шапку с вшитыми в неё железными пластинами на затылок.

Были среди знамён тафтяное лазоревое с алой опушкой, зелёное с жёлтыми краями, пёстрое с белыми, лазоревыми, чёрными, жёлтыми да багряными клинцами, жёлтое со сказочным зверем грифом, чёрное с вышитым золотом орлом, чёрное же с крестом и херувимами, синее с серебряным месяцем и звёздами. Но преобладали цвета червлёные, чермные, огнеподобные.

   — Гли-ко, Пожарский верно! — воскликнул Первушка, показывая рукой на подбористого сурового всадника в посеребрённом шлеме с опущенной стрелкой-наносником. Светло-гнедой породный конь плясал под князем, наблюдавшим сбоку за передвижением ратников.

   — Чего таращиться? — отозвался Первушке его обидчик. — Сам Бог велел князю в сече быть. Да и нам тож.

Мужики сняли шапки, стали креститься за одоление над ворогом. Им, оторванным от монастырской пашни и приставленным в подмогу к пушкарям, предстояло биться впервые, и они немало страшились.

Отъехавшие далеко вперёд от защитного вала дворяне увидели перед собою войско противника чётко и ясно. Оно было гораздо наряднее и пестрее ополченской земской рати. Словно цветы на роскошном лугу, горели на солнце одежды и блескучие доспехи польского и литовского рыцарства. Кованые шлемы были украшены гребнями-чупринами, пучками перьев, узорными козырьками и наушами, прапорцами. На копьях, перевитых цветной тесьмою, подрагивали узкие флажки. Развевалось на ветру, полыхая над долгим конным строем шляхты, большое алое полотнище с белым, осенённым короной орлом посередине.

Из рядов ополченцев стали выезжать ретивые забияки, напоказ гарцуя и задоря неприятеля. Но войско Ходкевича стояло как вкопанное. Старые проделки не уязвляли его. Время тратилось попусту.

Пожарский подал знак рукой к наступлению. Тут же взревели сурны. Конные ряды дрогнули и устремились вперёд, ускоряя бег. Застонала земля от частых ударов тысяч копыт. Словно стараясь заполнить собой всё поле, конница развёртывалась вроссыпь.

Дико завопили татары из полка сибирского царевича Араслана Алеевича, которых поддержали их романовские единокровники, увлекаемые отважным мурзой Бараем Кутумовым:

   — Ур-р-р! Ур-р-р! Ал-ла!..

   — Ур-р-ра! — подхватили все ратники.

Страшный нарастающий вой заглушал другие звуки, даже бешеный перестук копыт. Он рвался из каждой груди, передаваясь скакунам, которые зверино завизжали.

Несясь рядом, Болтин с Жедринским тоже неистово вопили, покуда не сблизились с вражеской конницей. Плотный и ровный строй поляков неожиданно раздался, и перед разлетевшимися дворянами оказались ландскнехты с длинными, враз накренёнными пиками, за ландскнехтами были видны мушкетёры. Нижегородцы чудом сдержали коней, видя, как другие всадники напарывались на смертные жала.

Тут же раздался залп. У Болтина сшибло наручь с левой руки, Тимофею пробило кольчугу под мышкой. Невелик вред — оба родились в рубашке. Пороховой дым серым войлоком накрыл их вместе со смешавшимися рядами ополченцев. Лязг оружия, брань и стоны, отчаянное ржание и визги коней пронзали уши.

Когда дым порассеялся, стало видно, как, отступая и восстанавливая порядок, суетятся ополченцы. Польская конница стояла уже позади своей пехоты, а в пеших рядах, защищённые пикинёрами, сноровистые мушкетёры загоняли заряды в стволы ружей.