Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

— Больше я, кстати, с тобой спать не буду. Толкаешься сильно. Скорей бы уже вторую кровать принесли.

— А кто принесет вторую кровать?

— Кончай придуриваться. Комендант общежития обещал, что будет вторая кровать. Пошли на экзамен. Вперед, абитура! — тело задорно вскинуло раненный лопатой нос и стукнуло себя кулаком по грудям.

— Нет, я не пойду никуда. Мне нужно найти кое-кого.

Тело, назвавшееся Сонькой Мармеладовой, нахмурило брови, взяло меня за руку и повело сдавать экзамен.

Где Кузнечик? Где город с заснеженным проспектом? Куда меня занесло? Зачем меня заставляют сдавать какой-то экзамен? Гравитация — это все она. Гравитация коварней, чем я думала.

Мы вышли на улицу — и я поняла, как ошиблась насчет этого измерения. Оно было полно чудес и менялось прямо на глазах. Вокруг вырос огромный город — он раскинулся холмах в междуречье Оки и Волги. Здесь было много куполов, много домов и красная башня с курантами. И так же внезапно, как дома, купола и башня, передо мной возникло метро. Я замедлила шаг. Но Сонька Мармеладова покрепче схватила меня за руку и потащила в полный опасностей подземный мир.

Метро оказалось большим подвалом, тянущимся под городом на сотни километров. В сырых темных тоннелях мчались поезда и выталкивали из тоннелей ветер. На станциях поезда выныривали из тоннелей и останавливались. Сверкал под люстрами камень. Камень был везде — на стенах, под ногами, над головой. Даже воздух здесь — и тот пахнул камнем. И еще — сырой одеждой и потом, ведь людей вокруг было очень много. У всех, кто здесь оказывался, появлялась общая особенность — они устремлялись в нужную им часть подвала так быстро, словно за ними гнались невидимые монстры. Наверняка метро было небезопасным местом, раз все хотели поскорее выбраться из него. Неподвижными, как будды, оставались только бомжи — они спали на скамейках, и, когда приближался поезд, ветер из тоннелей шевелил их погибавшие от грязи и вшей, но чудом еще державшиеся на головах волосы.

Я тоже могла бы жить в метро — если вдруг в этом измерении жить мне будет больше негде. Здесь всегда одинаковая температура и есть, где спать. В этом подвале и люстры роскошные, и стены из красивого камня, Правда, по скамейкам здесь прыгают блохи, а в тоннелях живут крысы. Но, несмотря на это, метро было удивительной придумкой людей этого измерения.

Мы поднялись на поверхность — и под ноги нам лег бульвар, а на бульваре вырос дом, похожий на китайскую пагоду. В пагоде продавали бургеры и кофе в бумажных стаканчиках.

Мы пошли по бульвару и уткнулись в возникший прямо из-под земли трехэтажный особняк с желтыми стенами. Я взглянула на Соньку Мармеладову. Она, кажется, не замечала ничего необычного в таком ходе вещей. Видимо, здесь каждую секунду что-нибудь вылезало из-под земли, сваливалось с неба и самозарождалось из воздуха.

Сонька Мармеладова оглянулась по сторонам и прошептала мне на ухо: «Зайдешь туда — начинай читать стихи, а если это не поможет, заплачь. Уж я-то знаю, я второй раз вступительные экзамены сдаю».

Денежные знаки — целых двести рублей, — завернутые в носовой платок, по-прежнему были пристегнуты булавкой к резинке моих трусов — теперь само их появление в этом измерении уже не вызывало у меня никаких вопросов: они просто возникли — без всяких обоснований и причин. Я забыла отстегнуть булавку и явилась со своим сокровищем на экзамен.

Здесь, в трехэтажном особняке с желтой штукатуркой, учили быть писателями. В аудитории за круглым столом сидели седые мастодонты и вызывали на ковер юношей и девушек, у которых было одинаковое загадочное выражение на лицах. Мастодонты собирались научить их писать книги.

На мне был растянутый свитер и изношенные до дыр джинсы. Еще в Городе на Волге кухонным ножом я проделала в них побольше дырок, чтобы казалось, что они из магазина такие. Я села перед мастодонтами и сказала: «Возьмите меня учиться, хочу книги писать». Сказать так мне подсказала Сонька Мармеладова — еще на улице. «Ну, удивите нас», — ответили мастодонты и сделали каменные лица.

Людей с каменными лицами нельзя удивить. Да мне и не хотелось, ведь заботило меня в тот момент совсем другое — булавка, пристегнутая к трусам. Она погнулась и вот-вот должна была впиться в мой живот. Сидя как на иголках, я сказала мастодонтам первое, что пришло мне в голову:

— Меня все равно не возьмут в машинисты, туда допускают одних хорошистов. И тех не берут, чей родной город Псков, — за толстую слишком резинку трусов.

Мастодонты задумчиво потерли бороды и приступили к размышлениям:

— Ну что, есть такое явление — идиотская поэзия… Ее корни уходят в Великобританию, к традиции Льюиса Кэрролла…

А самый главный мастодонт — ректор — неожиданно заинтересованно посмотрел на меня и спросил у других мастодонтов:

— Ну что, дорогие мои, есть возражения?

Возражений не было, и ректор улыбнулся в рыжие усы, что означало, что он взял меня в свой семинар.