Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

В четверг я проснулась раньше обычного. Сквозь стеклянную дверь балкона увидела темное небо, а на нем тусклый серп луны — предрассветная луна лениво светила между Проционом, Альдебараном и Бетельгейзе. На кухне перед монитором сидел Кузнечик и потирал щетину на подбородке. В соседней комнате спал поэт Петров. Во дворе выл пес — заунывно, как все псы зимним утром. В небе над Персидским заливом летали американские истребители. На юге бывшей Империи шла война с бородатыми маклаудами. А где-то на чердаке — ведь наша съемная квартира была под самым чердаком — мерно постукивало что-то. Словно домовой повесил на слуховое окно подкову — и теперь ветер стучал ею, играясь. Я смотрела на Процион и на Бетельгейзе, на свои ноги, совсем исхудавшие в этом измерении, а подкова все стучала. И чем дольше я прислушивалась к стуку, тем отчетливей понимала: это что-то стучит для меня. Тире, точка. Точка. Тире, три точки… Что-то невидимое стучало мне: «Не бойся!».

Я вскочила с дивана и бросилась искать швабру. Нужно было срочно ответить, что я ничего не испугаюсь — пусть это невидимое знает: я все слышу. «Я здесь!» — долбила я шваброй в потолок.

Денис пришел с кухни. Саша просунул недоуменное лицо в проем двери.

— Зачем ты стучишь в потолок? — спросили они.

— Простите, — проговорила я и поставила швабру в угол.

Когда поэт Петров снова улегся на свою раскладушку, Денис подозвал меня и сообщил:

— Света, в четыре часа утра люди не должны стучать шваброй в потолок, — за стеклами очков презрительно блестели глаза. — Тебе не шесть лет. Объясни свой поступок.

Нет, не буду ему сейчас ничего объяснять — поняла я. И, сделав вид, что осознала свою вину, ответила:

— Кажется, я хотела прихлопнуть таракана.

— Таракана на потолке?

— Сама не знаю, как он там оказался.

Денис недоверчиво вздохнул: таракан был не лучшей моей придумкой, ведь почти все тараканы к тому времени в этом измерении вымерли. Поговаривали, что из-за внутренних войн между прусаками и черными. А может, из-за мобильных телефонов. Страннее всего было то, что люди без тараканов не чувствовали себя в безопасности — порой каждого терзало смутное сомнение: не вымрет ли следующим после тараканов само человечество? «Это все интернет ваш, мобильники ваши, печки ваши микроволновые — кругом электромагнетизм, грабежи и смертоубийство!» — ругались повидавшие многое на своем веку пенсионеры.

Обманывать честного, доверчивого Кузнечика — это было нехорошо. Я подкралась к нему, заглянула в монитор и с удивлением обнаружила, что он больше не перекраивал на все лады единственную строчку в своем романе. Он читал. Я притаилась за его спиной и вместе с ним прочла странную статью «Вычислительные машины и разум», написанную кем-то по имени Алан Тьюринг. Солнце уже взошло, когда мы закончили читать, и Кузнечик вдруг опомнился:

— Ты знаешь, что мы опоздали на электричку?

Мы забегали, как прусаки, по квартире. Натягивали джинсы и свитера. Снова разбудили поэта Петрова — а ему ведь нужно было отоспаться: поэту предстояла еще одна нелегкая ночная смена на складе. Он сядет между коробок с мобильными телефонами и будет всю ночь проклинать Мартина Купера, создателя первых мобильников.

Через пять минут мы уже бежали на вокзал мимо помоек и дворников-таджиков, мимо просыпающихся домов. На бегу Кузнечик сказал:

— Не хочу идти на работу.

Я сочувствовала Кузнечику, но не знала, как свое сочувствие выразить, а потому выражать не стала выражать.

— Кто такой Тьюринг? — спросила я.

— Человек, предсказавший искусственный разум.

— Искусственный разум — тот самый, что научится думать?

— Ты не поняла. Он научится имитировать этот процесс.

— А в чем разница между способностью думать и ее имитацией, если их нельзя отличить друг от друга? — поинтересовалась я, тяжело дыша: наш бег не прерывался ни на мгновенье. — В том-то и дело, — дыша так же тяжело, как и я, отвечал Кузнечик и бежал дальше. — Если что-то выглядит как черепаха, ползает, как черепаха, и несет черепашьи яйца, то это скорее всего черепаха. Важно не то, каков процесс мыслительной деятельности, важно, каков результат.

— И все люди тоже так считают? Люди не чувствуют эту разницу?

— Люди воображают, что могут много всего почувствовать. Так что, людей никто не спрашивает.

Этот Тьюринг придумал интересную штуку. Допустим, сказал он, вы окажетесь в комнате, где за ширмой будет находиться кто-то — человек или невероятно мощный компьютер, умеющий имитировать человеческое мышление. Вы будете задавать ему вопросы, а по ответам — судить, человек за ширмой или компьютер.

Все это казалось слишком странным, потому что тест Тьюринга показывал, насколько машина похожа на человека. Но зачем машине вообще имитировать человеческое сознание? Люди в этом измерении не признают иной формы разума?

Мы добежали до перрона. А когда раздался гудок прибывающей электрички, Денис вдруг произнес:

— Если бы ты знала, как достало меня все это. Я до чертиков хочу крутую тачку, а в ней колонки с громкой музыкой.

За всю дорогу до Города на холмах в междуречье Оки и Волги он не проронил больше ни слова.