Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Всю ночь я не могла заснуть — выходила на балкон и всматривалась в вулканическую воронку, припорошенную снегом, словно под этим снегом был спрятан ответ на вопрос, который меня так мучил: зачем поэту валенки? И только под утро меня осенило — не за чем. Валенки ему вообще не нужны. Таков был единственно правильный ответ на этот вопрос. Но мне не полегчало — напротив, еще непонятнее стало, почему же все-таки валенки у поэта есть. Можно ли их вообще понять — этих людей и поэтов?

Больше всего меня огорчало то, что валенки были из настоящего войлока, но уж слишком велики мне.

Кузнечик тоже не спал — ворочался и вздыхал. Может, вспоминал, как ходил каждый день в таких же валенках из войлока в школу, мимо газетного киоска, единственного на Юршоре. В витрине того киоска был выставлен журнал про путешествия. Шел месяц за месяцем, журнал никто не покупал. Денис проходил мимо и смотрел.

Он о многом мечтал в те времена — об альбоме для марок, который продавался в том же киоске за десять рублей, о путешествиях в Арктику на атомном ледоколе, об охоте на белого медведя, о трехдневной рыбалке на налима на озере в дне пути от Юршора и о журнале про путешествия. Но в семье царил принцип строгой экономии, и этот принцип гласил: сдавай бутылки из-под молока — и копи деньги на вещи, которые тебе нужны.

Через шесть месяцев Денис накопил на журнал. Ранним утром, в темноте полярной ночи, он пошел в школу, а на самом деле — покупать его. Больше всего ему понравилась статья про странного миллионера и авантюриста, который путешествовал в Мексику, плавал в южном море, кишащем акулами, и всегда следовал за своей звездой. Казалось, ничто не могло остановить его, почти как Индиану Джонса. Храбрый образ очаровал душу Кузнечика.

А может, не журнал и не валенки вспоминал Денис, а короткое полярное лето, в которое отец решил — впервые за все годы жизни на севере — навестить деда и бабку в далекой деревне. Всей семьей они сели на поезд и поехали в самый центр Империи.

Дом деда Кондратия и бабки Елены в деревне, «родовое гнездо», летом занимали многочисленные тетки со стороны отца. Приезжал и адвокат из Бугульмы — старший, любимый сын бабки Елены. За обедом он в одиночку выпивал бутылку водки. А бабка и рада была ему угодить: всегда она встречала его самой вкусной едой, какую только можно достать в деревне, и ставила на стол обязательную бутылку. Гордая и непреклонная, считавшая, что заслужила послушание детей каторжной колхозной работой, в которой провела всю жизнь, бабка Елена не терпела упреков от дочерей: мол, чего поишь, и так он у тебя алкоголик. «Зато аблокат, не чета вам всем!» — с вызовом отвечала она.

И всему этому разноголосому, шумному семейству очарованный Кузнечик твердил, что станет путешественником, как Индиана Джонс, ну и — попутно — миллионером. Его поднимали на смех. Тетки и адвокат из Бугульмы высмеивали выпестанную в снегах Юршора мечту. «Тройку по физике за четверть сначала исправь, тоже мне, миллионер», — сказал ему раздосадованный отец. И Кузнечик, еще не научившийся сносить удары судьбы, убегал в старую баню и слушал стрекот сверчка, что прятался в щели между деревянными досками.

Под утро Денис вдруг тронул меня за плечо и спросил: «Хочешь, я про леммингов тебе расскажу?». Тогда-то я и поняла, о чем он вспоминал всю ночь. Как осенью по рыжей и насквозь сырой сентябрьской тундре сновали лемминги. Их было особенное много в том году, когда Кузнечик сидел у речки и думал, что все-таки пойдет в кулинарный техникум. Зачем оканчивать школу? Не за чем совершенно. А что-нибудь интересное в жизни само собой как-нибудь появится и потом продолжится. Но что-нибудь все никак не появлялось — ему просто неоткуда было появиться: впереди на многие километры — до Ледовитого океана — тянулась сплошная тундра. Но все же стоило попробовать поступить в «кулинарку». А если это будет не то, он уж точно уйдет на Таймыр к кочевникам-нганасанам, станет охотником и женится на дочери шамана.

Отец, узнав о его намерении поступать в кулинарный техникум, негодовал: «Мужик другим кашу варить не должен. Опозорить меня перед людьми хочешь?».

Мать по ночам подкрадывалась к кровати Кузнечика и шептала ему, чтоб он отца послушался. Денису уже и самому все равно было, идти в «кулинарку» или не идти. И он пообещал матери, что кашу другим варить не будет. Разве только в самом крайнем случае — если прилетят марсиане и скажут: «Свари нам кашу, как нормального пацана просим!».

Еще два долгих года ему пришлось бродить по заснеженному поселку от финского дома к неказистой деревянной избе, где была школа, и обратно.

А на исходе второй зимы Денис сказал родителям:

— Я в Сыктывкар поеду, на археолога учиться.

За окном повалил дым из трубы котельной — значит, дело к утру. Глядя в потолок, я размышляла, изготавливал ли кто-нибудь когда-нибудь в этом измерении валенки из леммингов?

Девушка с виолончелью