Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Главред, уже привыкший жить на волосок от отставки и каждый день чудом избегать ее, пригрозил, что уволит меня, если я опоздаю еще хоть один раз. Но я знала, что не уволит. Из «Теплого дома» уходили сами. Только уходили — не приходил никто.

— Когда-нибудь вы всех уволите. И статьи для вас будет писать искусственный разум, — сообщила я главреду, чтобы вселить в него надежду. — Если, конечно, доживете до этого.

Главред взглянув на меня изумленными вишневыми косточками — он не знал, что и сделать. От безысходности подошел к кулеру и стал пить воду — стакан за стаканом. А потом швырнул пластиковый стакан в угол и скрылся в своем кабинете. Девочка-журналистка, оставшаяся без уволившейся подруги, и верстальщик переглянулись, обменялись улыбками и пошли пить кофе и обсуждать мою новость.

За кофе им было весело — у верстальщика даже остался коричневый след на рубашке: наверняка, это он, прыснув со смеху, орошил себя робустой, сваренной с молоком. Говорили они обо мне — понятное дело. Почему мои слова вызывали у людей то смех, то недоумение, — я точно не знала, но было это уже привычно, и задумываться не стоило.

— Ты часом фильм про терминатора вчера не пересматривала? — спросили они меня, когда вернулись.

Так вот что их тревожило: что безжалостные умные роботы начнут убивать людей. Но эту тревогу не требовалось успокаивать — люди и сами с ней прекрасно справлялись. У каждого среднестатистического обитателя этого измерения был для самоуспокоения очень простой, но железобетонный аргумент: разум дан только людям, и пока машина не напишет музыку или роман, руководствуясь чувствами, а не случайно комбинируя символы, ни о каком искусственном интеллекте не может быть и речи. А так как машина никогда не сможет руководствоваться чувствами, то и бояться нечего. Ничто не может отнять у человечества особенный статус единственного на планете мыслящего вида.

Много всяких доводов приводили люди в пользу того, что искусственный разум никогда не появится. А нейронные связи? Их миллиарды в человеческом мозге… Как воспроизвести это? Невозможно! А спонтанность? Машины предсказуемы, они вычисляют по заданному алгоритму. А вот люди полны неожиданностей. Они действуют, не подчиняясь каким-то там законам и математическим формулам.

Люди отметали мысль, что, возможно, разум не дан им в свободное пользование, что человеческий мозг, каждым нейроном и каждым синапсом, тоже подчиняется законам природы — просто законы эти пока не открыты. Но это не значило, что законов нет: отсутствие доказательств — не доказательство отсутствия. И тогда — люди тоже имитируют, вся разница в том, что они сами этого не понимают.

Настанет день, когда машина в первый раз пройдет тест Тьюринга, но все постараются преуменьшить этот результат, сказать, что он сфальсифицирован программистами. Когда машины начнут проходить тест Тьюринга повсеместно, люди найдут изъяны уже в самом тесте и скажут, что он недостаточно корректен для выявления интеллекта у машин, а потому на него нельзя ориентироваться — ведь не ориентируемся же мы, объясняя мироздание, на морально устаревшие мифы Древней Греции.

Куда спокойнее было надеяться, что машины ни на что подобное не способны, что они навсегда останутся в «китайской комнате».

Имитация смыслов

В тот день приехал экскаватор и вырыл глубокую, как вулканический кратер, воронку посреди двора. Экскаватор хотел добраться до трубы теплосети, что пролегала подо льдом, в почве. В жерло вулканического кратера весь день сыпался снег и к вечеру прикрыл мерзлые комья разрытой земли, но так и не сравнял кратер с поверхностью планеты. Я весь день сидела на подоконнике в нашей съемной квартире и наблюдала за кратером — в тот день у меня поднялась температура, и главред разрешил мне не приходить на работу.

В трещинке между досками паркета застрял клочок бумаги. Это все поэт Петров — догадалась я. Написал стихотворение на полях газеты, а потом изорвал его в клочья — с поэтами такое случается. Вполне возможно, поэт даже попрыгал на останках стихотворения. Тапочками по не в чем неповинной бумаге. А после опомнился, взял совок и веник… Но не все следы замел.

Я вытащила бумажный клочок из трещинки, расправила и увидела китайский иероглиф. Тут-то все и случилось.

Трещинка в паркете начала расширяться. Доля секунды — и под ногами образовалась огромная воронка, а в ней — чернота, ведущая, видимо, к центру земли. В нее я и провалилась. В изумлении мой мозг извлек из своих глубин ненужные формулы равномерно ускоренного падения, страшную догадку о том, что меня выбрасывает из этого измерения без Кузнечика, и нехорошее словосочетание, которое часто употребляли в редакции. Мозг извлек из своих глубин все это и наконец понял, что и то, и другое, и третье — все бесполезно.