Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Приземлилась я на что-то твердое. В наглухо запечатанной каморке. Ни дверей. Ни окон. Свет здесь был так ярок, словно в лицо били лучи ксеноновых фар. Из-за яркости этого света невозможно было понять, из чего сделаны стены, пол, потолок, и какого они цвета. Что я заметила — так это корзины, ими каморка была заставлена.

— Ты же не знаешь китайского языка, верно? — произнес кто-то у меня за спиной.

Я обернулась и увидела человека. Яркий свет искажал формы в пространстве так сильно, что даже человек казался двумерным. А уж о том, чтобы разобрать черты его лица, и речи не шло.

— Да, не знаю.

— Мы попробуем это исправить, — и двумерный человек кивнул на корзины.

Корзины были до краев заполнены обрывками бумаги. На каждом — по иероглифу. Двумерный велел мне вытаскивать из корзин мятые бумажки — каждый замысловатой геометрической формы, как кляксы в тестах Роршаха, — и складывать их на полу. Это было трудно — находить нужные символы: свет, мешал чертов яркий свет, искривляющий контуры каждого иероглифа. Через какое-то время Двумерный поднял вверх указательный палец, что означало «достаточно».

— Ты сложила следующее выражение на китайском языке: «Я самоуверенная выскочка». — Он выдержал паузу, как будто играл в шекспировской драме, а потом спросил: — Теперь ты знаешь китайский?

— Нет, не знаю.

— Но ты же сложила целое выражение на китайском языке!? — притворно удивился он.

— Это потому, что вы мне помогали.

— Вот видишь! Твоими действиями руководили извне. Но если сейчас в эту комнату зайдут китайцы и увидят, как ты сложила иероглифы, они поверят, что ты знаешь китайский. Но все дело в том, что ты его по-прежнему не знаешь, это всего лишь имитация.

Я смотрела на него настороженно. А он подытожил:

— Поздравляю! Ты только что прошла тест Тьюринга на знание китайского языка! Теперь тебе стало хоть что-то понятно? Машины занимаются тем же, чем ты только что. Они выполняют операции, но не понимают смыслов. Да и откуда, скажите пожалуйста, они вообще могут что-то узнать о смыслах?! Весь их мир — замкнутая система, как эта комната, — Двумерный постучал костяшками пальцев по одной из вертикальных плоскостей каморки. — Смыслы не проходят сквозь стены.

— Так выпустите их из китайской комнаты.

Чего же проще? Если информации, хранящейся во всемирном мозге, машинам недостаточно, чтобы понять смыслы, нужно изготовить для них миллиарды сенсоров, каждый размером с атом. Это будут их, машинные, органы чувств — пусть, как стайки насекомых, эти сенсоры разбегутся по планете, исследуют каждый ее уголок — и дадут машинам информацию, которой им недостает, чтобы понимать смыслы.

Но Двумерный покачал головой, удивляясь моей безнадежной тупости, и исчез.

Да пусть удивляется — мне был неинтересен Двумерный и все его слова. Как знать, может именно искусственный разум поможет мне найти Океан? Надо просто дождаться, когда в этом измерении появятся умные машины.

Но нужно было найти выход. Воронка, в которую меня засосало, должна была быть где-то сверху… Я подпрыгнула — но полетела не вверх, а вниз и с грохотом ударилась о паркет в нашей съемной квартире. Китайская комната приснилась мне, пока я падала с подоконника.

Значит, я еще увижу Кузнечика — большего счастья мне и не надо было.

Валенки поэта Петрова

Денис вернулся поздним вечером. Под снегопадом его пальто мышиного цвета отсырело и стало темным, как шерсть крота.

— Запомни этот день. Сегодня я наконец опустился ниже плинтуса, — объявил он и достал из кармана комок газеты. — Смотри, что я сочинил.

«Что предсказала мертвая Ванга слесарю из Хамовников? Узнайте в следующем номере „Изюминки“», — прочитала я, расправив газету.

— А что предсказала-то?

— Да откуда я знаю, — с раздражением отмахнулся он.

Растаявший снег стекал в лужицу на пол с пальто и очков Кузнечика.

— Тебе надо сушить ботинки на батарее, — посоветовала я.

Кузнечик встал напротив кухни, стянул ботинок и прицелился им в радиатор центрального отопления. Снаряд ударился о подоконник и брякнулся на пол. Тогда Кузнечик стянул второй ботинок и прицелился точнее — и чудо случилось: ботинок вылетел в открытую форточку.

— А у меня есть другие ботинки? — озадаченно спросил Денис.

— У меня есть валенки, я тебе одолжу, — произнес поэт Петров. Он только что встал с раскладушки и шел в туалет.

— Нет, сегодняшний день можешь забыть. Ты лучше запомни завтрашний, — сказал мне Кузнечик. — Завтра я буду не просто мудаком, а мудаком в валенках.

Зачем мне запоминать это? А что если прямо сию секунду за пятьсот световых лет отсюда коллапсирует Бетельгейзе? Она станет сверхновой — и в небе этой планеты зажжется второе солнце. Второе солнце — вот это стоило бы запомнить. Как в тот день, когда погибли Жуки.