Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Кротовые норы — туннели, возникающие при искривлении пространства и времени. Это благодаря им я, просто прилипнув лбом к оконному стеклу, за которым лежал марсианский пустырь, и ничего больше не делая, попадала на берег Океана. Оказывается, и здесь, в измерении, где гравитация держало мое тело у поверхности планеты так крепко, словно я была вылита из свинца, знали о кротовых норах. Правда, ходы сквозь пространство и время людям этого измерения казались выдумкой сумасшедших ученых — в кротовые норы можно было только верить, как в мир духов, признать их существование было нельзя: люди признают лишь то, что видят своими глазами. Я и сама стала терять веру.

По выходным я сидела на стуле и смотрела, как весеннее солнце высвечивает трещинки в паркете нашей съемной квартиры. А в этих трещинках существуют ли ходы в другие измерения? Или квантовый мир — выдумка Нильса Бора? Что если предметы здесь, как и мир, куда они помещены, монолитны и лишены душ? Что если теперь ты живешь в измерении, где не рождаются сверхновые, а время течет равномерно и прямолинейно? Фотоны — кванты откровения во вселенной: они способны сорвать занавес с реальности и продемонстрировать всю ее целиком — ну или, по крайней мере, ту ее область, которую человек в силах увидеть. Я смотрела на кривые трещинок в полу и успокаивалась: именно в местах таких искривлений и рождались новые измерения и ходы сквозь пространство и время. Кротовые норы по-прежнему существовали, но я не знала, как воспользоваться ими.

Все, что мне оставалось, — копить деньги на поход к Северному Ледовитому океану, ездить работать в «Теплый дом» и рисовать кошек. Да, теперь я рисовала кошек — куда более прекрасных, чем нейронные сети. Я ждала дня, когда умные машины научатся рисовать их лучше меня.

Война и искусственный разум

Когда растаяли сугробы, у вокзала в Городе на холмах в междуречье Оки и Волги раскинулось озеро. Я остановилась возле ларька с шаурмой прямо посередине этого озера. Его воды были не страшны мне — вот уже много недель на ноги я надевала резиновые сапоги. Пересчитав мелочь в карманах, я поняла, что денег не хватит не то что на шаурму, но и на пирожок с повидлом: почти вся мелочь провалилась в дыру за подкладку плаща. Хорошо, хоть глаз динозавра остался в кармане. По правде сказать, и его мне приходилось частенько выуживать из-под подкладки.

— Привет, сестричка! — раздался хриплый голос за моей спиной.

А, снова бомж-инопланетянин. В левой руке он держал смартфон, а правой только что подобрал окурок.

— Это ты стучишь на чердаке? — решила узнать я.

— А что, уже стучат? — подмигнул бомж и закурил бычок, плоский, как подошва, — видно, на него не раз наступили, прежде чем он попал в рот инопланетянина.

— Стучат, — подтвердила я.

— У всех своя миссия. Кто-то стучит, а кто-то слушает.

— Что же делать?

— Да ничего, просто иди. Недолго уже осталось.

Я послушалась и пошла своей дорогой.

— Эй! — вдруг окликнул меня бомж.

Я обернулась.

— Ты только не бойся, — кивнул он. — Ну, иди давай.

Мне стало тревожно, когда я вошла в редакцию. Перемены в этом измерении я чуяла слишком хорошо. Ими дышали даже стены, обклеенные календарями и постерами. Грустный главред складывал эмалированную кастрюльку, блокнот и карандаш — все свои вещи — в картонную коробку. Сквозь приоткрытую дверь кабинета он бросил на меня ничего не выражающий взгляд и продолжил растерянно стоять с коробкой в руках. Вишневые косточки его совсем потухли.

— Нового главреда назначили, — прошептала мне девочка-журналистка. Верстальщик же делал вид, что упорно работает.

Новым главредом оказалась женщина с многозначительной морщиной поперек лба, с длинным и поджарым телом. Ее сразу прозвали Борзой. «Тебя как зовут? — дернула она меня за рукав. — Иди принеси мне кофе».

Я вернулась с пластиковым стаканчиком, почти до половины наполненным кофе, — другая, добрая половина кофе расплескалась по пути к кабинету нового главреда.

Глаза у Борзой азартно блестели — она отчитывала девочку-журналистку:

— Перепиши это дерьмо! И чтобы никаких больше ошибок в деепричастиях!

Она взяла из моих рук липкий пластиковый стаканчик с остатками кофе, и лицо у нее передернулась.

— Что это? Моча пингвина? Таким, как ты, ничего нельзя поручить, — она выплеснула еще теплый кофе в корзину для мусора.

За пингвинью мочу новый главред меня и невзлюбила. Всякий раз, видя меня, она нервно жевала нижнюю губу. Оно и понятно: люди не доверяют тем, у кого глаза неопределенного цвета. А у меня теперь были именно такие — за годы пребывания в этом измерении они отчего-то приобрели мутный болотный оттенок. Но я не делала ошибок в деепричастиях — и Борзая терпела меня.

Сменой главреда перемены в измерении не закончились. С этого они только начались.