Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Я протиснулась среди человеческих тел ко входу в магазин. Нужно было купить молоко и мороженную рыбу. На кассе мне пришлось выуживать из-под подкладки плаща деньги. Тут-то и раздались громкие хлопки на улице. Один, второй, пятнадцатый… Бородатый стрелял в толпу, а люди кричали, убегали, но, не успев убежать, падали. Продавщица спряталась за прилавком. А я не знала, куда спрятаться, и просто смотрела, как бородатый стреляет из штуки, маленькой, как игрушечный пистолетик. А люди — вот ведь странно — от этого валились в лужи, как мешки с песком. Постреляв вдосталь, бородатый испуганно оглянулся по сторонам, побежал и провалился сквозь землю.

Стало тихо. Даже сумасшедший весенний ветер перестал трепать деревья и гудеть в проводах. Странная тишина длилась и длилась — и я уронила пачку молока и мороженную рыбу, чтобы это прекратить. Сразу завыла сирена скорой, и блюстители порядка материализовались из воздуха.

Я села на бордюр возле магазина «Мелодия». Женщина в шапке петушком и куртке, добытой из мусорного бака, тоже сидела на бордюре и растеряно бормотала: «Селедку мою съел, я же ее до праздников держала…». Карликовый мужичок лежал в луже с прострелянной головой, на лице у него так и застыла жалобная улыбка — чтобы показать, что он не обижен.

Я заметила Кузнечика — он выбежал из съемной квартиры в тапочках и искал меня. Увидев, что я сижу на бордюре, сел рядом и вытер глаза рукавом.

После этого на всех домах в городе Железнодорожном и вывесили листовки, в которых крупными буквами было написано, что нужно избегать мест скопления людей. А по улицам каждые выходные проезжали колонны военных грузовиков. Может, проезжали они и по будням — я не знаю: по будням я писала статьи в редакции журнала «Теплый дом».

Уже много месяцев я ездила в Город на холмах в междуречье Оки и Волги одна. Кузнечик теперь по утрам надевал галстук и отправлялся в офис с кротовой норой в стене — работать генеральным директором контент-маркетингового агентства до самой ночи. Мы уже не ходили вместе к железнодорожной станции, сплетясь ладонями. Но каждую ночь ложились на диван, смотрели в потолок и дышали в такт — по ночам у нас по-прежнему была одна кровеносная система на двоих.

По выходным я занималась важным делом — садилась на пол и перебирала уже приобретенные теплые вещи для похода к Северному Ледовитому океану. Здесь было все: носки-чуни и меховые варежки, особый арктический пуховик, флисовые штаны и свитер из овечьей шерсти. Даже рюкзак, большой, мутного болотного цвета, совсем как мои глаза, — и тот был. Не хватало только валенок.

— Опять перебираешь сокровища? — усмехался Кузнечик, сидя у монитора.

— Да, пора на Северный полюс.

Денис улыбался, качал головой и вновь утыкался в монитор — он сочинял что-то, называвшееся непонятным словом «проект». Мне было жаль Кузнечика, ведь пока я делала самое важное на свете дело, он занимался ерундой.

А каждый понедельник ополоумевший ветер задорно разносил брызги дождя над городом. Я шла к железнодорожной станции, мимо помоек и дворников-таджиков, мимо людей, добывавших пропитание в мусорных баках, — кучки этих людей выходили на охоту за едой засветло, были они еще не совсем бомжами, но на полпути к тому. У станции, зевая, с автоматом наперевес стоял блюститель порядка. На перроне стайка полубомжей развела костер и сушила над огнем ботинки, от которых пахло вонючим сыром. Бомбили гнездовья маклаудов имперские истребители. По Сене, Дунаю и Висле плыли трупы светлокожих младенцев. В Европу из всех щелей в земной коре, с моря и из воздуха лезли толпы свирепых беженцев с юга. Маклауды были хитры и в беженцев превращаться умели. Только на севере лежали спокойные льды Арктики. Но все это не имело никакого значения. Будущее уже стояло на пороге. Нужно было просто дожить до него.

Пятнадцать дев

Электричка пребыла в Город на холмах в междуречье Оки и Волги — и толпа подхватила меня, как волны пирогу. Доплыв до большого здания вокзала, я остановилась посреди озера талой воды, которое все никак не высыхало. Пахло жирным жаренным мясом, куревом и бомжами. Город на холмах в междуречье Оки и Волги остался единственным, где по-прежнему пахло едой на улицах, — во всех других поселениях ларьки с шаурмой и чебуречные давно закрылись — кризис, с ним ничего нельзя было поделать.

На окраинах этого города жгли костры гопники — особый народ, который любил ходить стенку на стенку. Каждую ночь где-нибудь у большой кольцевой дороги, опоясывающей город, начиналась великая битва гопников — «свои» и «чужие» шли стенка на стенку. После великих битв раненых отвозили в больницу, а трупы — в морг. Бурые пятна — следы побоища — уже через час смывал с лица земли весенний ливень, и жизнь текла своим чередом.