Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

К вечерним кострам гопников лезли из земли маклауды — с целью завербовать этот народ в свой Маклаудат. Гопники их убивали битами, но иногда, если не успевали вовремя размозжить бородатую голову, поддавались гипнотическому воздействию волшебного шепота. «Сделай пирсинг на письке, носи легинсы, нюхай кокаин», — шептала бородатая голова. И завербованный гопник шел совершать пакости — поджигал автомобили, отнимал водку у бомжей и на старом ржавом корыте сбивал старушек на пешеходных переходах.

А в самом центре Города на холмах в междуречье Оки и Волги все еще жили богатые люди. Они ездили на мерседесах и лендроверах, нюхали кокаин в ночных клубах — наверное, только они и знали секрет, как материализовать деньги из атомов кислорода.

Как в старые времена, город горел огнями по ночам, в витринах магазинов были умные гаджеты, а у дверей кафе — люди в костюмах сосисок. Их давно можно было бы заменить андроидами, но владельцы кафе жалели денег на роботов — зачем, если люди работали сосисками за еду? По-прежнему ездили по улицам такси без водителей — ими управлял компьютер. По-прежнему повсюду был интернет — встроенный в каждую вещь, бесплатный, как песок у реки. Даже бомжи заводили видеоблоги во всемирном мозге. Только теперь в метро поезда сходили с рельс, а с неба падали самолеты. Материализовались колонны с военными грузовиками, по Бульварному кольцу ездили танки. Каждую ночь то там, то здесь гремели взрывы на улицах, а на одной из главных площадей города, прямо под большим экраном, на котором рекламировали новый умный электромобиль, грелась у костра стайка людей — еще не совсем бомжей, но на полпути к тому. Прохожие бежали по улицам быстрее, чем в прежние времена, — жизнь заставляла их быть деятельными, чтобы не превратиться в полубомжей. Каждый человек на улице, как мантру, повторял внутри себя: надо торопиться. Не важно, куда торопиться, — главное, как можно меньше времени провести на улицах, в местах скопления людей.

Я стояла посреди озера, напротив ларька с шаурмой, а бомж-инопланетянин завтракал чебуреком. Вдруг он перестал завтракать и посмотрел на здание вокзала. У бомжей, как у крыс, развит инстинкт опасности — потому я и стала смотреть туда же, куда смотрел он. Утренний вокзал был сер и невзрачен. Мы с инопланетянином следили за ним вот уже две с половиной минуты. Ничего не происходило. Но мы-то точно знали: с секунды на секунду что-нибудь произойдет. И через семнадцать секунд восточная стена вокзала рухнула, засыпав битым стеклом и крошевом бетона озеро талой воды, всегда бегущих, но на этот раз не успевших убежать прохожих, и машины, что двигались в одной большой пробке, тянущейся с севера на юг и с востока на запад.

Так быстро это все произошло, что никто, кроме нас с инопланетянином, не заметил, что взрыв был похож на сиреневое зарево. В зареве вспыхнули и погасли искры — метеоры так же сгорают в земной атмосфере. В серой дымке, как мертвые бабочки, медленно опускались на землю хлопья гари.

Люди накрыли головы воротниками и присели на корточки. А те, что не спрятались под воротниками, — побежали. Они роняли портфели и сумки, но не останавливались, чтобы их поднять, — бежали дальше, прочь от вокзала. Кто-то в оранжевой куртке споткнулся у ларька с шаурмой и, чтоб толпа не затоптала, свернулся калачиком. Я покрепче сжала в ладони глаз динозавра.

Буднично ходили между трупов хмурые люди в форме. Уносили на носилках сначала раненых, а потом мертвецов. Ветер подхватил где-то целлофановый пакет и проказничал им, вертя во все стороны. Бомж-инопланетянин поймал пакет и положил его в мусорную урну.

— Хочешь доесть, сестричка? — протянул он мне недоеденный на завтрак чебурек.

У меня не было аппетита.

— Едрить твою мать, как люди мусорят, — философски вздохнул инопланетянин.

В тот понедельник мне нужно было спуститься в метро, доехать до станции с птичьим названием, а потом подняться на поверхность и там, на поверхности, взять интервью у модного дизайнера интерьеров. Новый главред по кличке Борзая ждала от меня статью к среде.

Я спустилась в метро, но на станцию с птичьим названием не поехала. Не поехала я и в редакцию.

В полдень хлынул ливень, а ветер повалил дерево в парке. Я сидела на скамейке. Мокрая скамейка блестела, как гладь озера. Гигантский фонтан вылез из земли прямо передо мной. В центре — чаша из колосьев, она упиралась в самое небо. А вокруг чаши — пятнадцать дев из сусального золота.

Смотреть на дев было радостно. И я забыла про мертвых бабочек в серой дымке. Да и трупы меня не тревожили — мертвецы давно стали привычным делом. Тревожило другое — одна-единственная мысль: а что будет, когда в этом измерении появится подлинный искусственный разум? Люди захотят научить его человечности, чтобы обезопасить себя. Но не будет ли человечность худшим из того, чему он сможет у них научиться?

Ночью бушевала гроза, а ветер свистел такой силы, будто решил выдуть к чертям это измерение из вселенной.

Я убегаю от пришельца