Жулье. Золото красных. Выездной

— Разумеется можно, — ответила Марь Пална, ей показалось, что возникла неловкость и, чтобы уничтожить и намек на непонимание, добавила. — Я сама хотела вам предложить.

Черная «чайка» понеслась к «дворянскому району» в центре, где обреталась все понимающая Марь Пална.

Черкащенко прибыл на работу после полудня, как и обещал, прошел мимо секретарши, у дверей обернулся, вгляделся в красивое, беспутное лицо с явными следами ночного загула.

— Зайди, — обронил не зло и слишком отрывисто.

Секретарша вошла через несколько минут, дав шефу расположиться.

Предправления включил кондиционер, закурил «беломорину» и вместе с дымком выпустил изо рта протяжное — да-а!

Марь Пална знала все способы начальника нагонять страх и знала о его трюках такое, чего он и сам не знал. Женщина подошла к боевому подоконнику, полуприсела, отодвинула горшочек с кактусом, погладила мясистые листья бесплодного, но вполне зеленого лимона.

— Да-а! — запустил еще один пробный шар предправления, но подготовка Марь Палны к любым канцелярским баталиям оказалась выше всяческих похвал.

— Ты что? — не выдержал Мастодонт.

Марь Пална горько улыбнулась — переиграла, всегда приятно:

— Лимон жалко!

— Что? — не понял Мастодонт и уронил столбик пепла на полировку.

— Пустоцвет, — пояснила женщина, — вот и жалко.

— Маш! — хрипанул предправления. — Что ж я, по-твоему, совсем идиот? Старый идиот?!

— Я этого не говорила. — Марь Пална сложила руки поверх возмутительно короткой юбки, как школьница-отличница поверх белого передника.

— Спасибо, — поддел начальник.

— Пожалуйста.

Кротость Марь Палны в этот миг могла соперничать с ее привлекательностью.

— Ладно! Устроила… оперетту! — предправления впал в гнев, и жертва видела, что не наигранный. — Что ж я узнаю, Маш! Ты «двоишь»! Мне стучишь? На меня стучишь?

— Врут, — спокойно ответила Марь Пална и огладила подоконник любовно, как истинного гаранта ее благополучия.

— Что-о-о!.. — задохнулся Мастодонт.

— Врут, — с неподражаемой убежденностью повторила секретарша и забралась на подоконник поглубже, чуть раскинув ноги, не вызывающе, но… недвусмысленно.

— Агент-двойник в моем предбаннике! — сокрушался предправления. Доверенное лицо… помощник… исповедник… — Мастодонт покачал головой, попросил скорбно и достойно. — Объясни… как это?

Марь Пална разыгрывала обиду не хуже, чем невиновность и другие, часто необходимые для укрощения строптивых, человеческие чувства. Поджала губы, увлажнила глаза, создав ощущение этакого предслезья, прикинула не случится ли перебор в праведном гневе и начала, балансируя на тонкой грани, отделявшей стремительную атаку от столь же энергичного отступления:

— Двойник! Скажете тоже… А предположим… двойник! Но этого никак нельзя знать наверняка, только догадки. — Насупилась. — А догадка — родная дочь оговора!

— Я тебя вышибу к чертям и все догадки, и возьму другую. — Мастодонт, едва не присовокупил, что умение елозить по кабинетному подоконнику, по его наблюдениям, вряд ли редкостное, но… подумав, воздержался — рвать не время, слишком многое связывало его с секретаршей, если б только подоконник…

— Другая… — Марь Пална не торопилась, давно усвоила: медленно, с паузами роняемые слова, оставляют у собеседника необъяснимое ощущение значительности говорящего, рождают подозрения в скрытой силе, хотя женщина множество раз убеждалась, что на деле такие прикидки частенько не срабатывают. — Другая… а разве о другой можно знать наверняка? И о третьей… и о четвертой?.. У нас вербуют влет, только прознали, что имярек метят на путное место, еще анкету не подвез, а его уже — бац! Не согласитесь ли поспособствовать?.. «Добровольный» вы наш помощничек?! Присных менять — пустые хлопоты, я-то хоть человек проверенный… от мне, если что просочится, только хорошее, только вам на пользу! Если я им кое-что о вас не поведаю, то и вам от них ничего не перепадет. Не «подвоишь» — не прознаешь. Разве я вас хоть раз подставила?

— Нет, — честно и мужественно признал Мастодонт.

— А те, кто меня заложили… насчет «России» и прочего, может, как раз ваши недруги?.. И желают вашими руками выбросить на улицу вашего доброхота.

Мастодонт насупился, поставил на попа пачку «Беломора»:

— Логично.

— Между прочим, я не «двойник», — примирительно сообщила Марь Пална, — а «тройник», может и «четверник»… я уж запуталась… не подбросишь доверительно сведений-дровишек, разве разожжешь костерок доверия и приязни. Одно знайте — я ваш друг… если не больше… — глаза Марь Палны подернула пелена любовного безумия или чего-то чрезвычайно похожего, — у меня свои представления о порядочности…

— О порядочности?.. — не верил собственным ушам Мастодонт, настроение улучшилось, как раз предправления был в состоянии оценить величественность, тончайшую продуманность разыгранного на его глазах спектакля, и еще раз убедился: с одной стороны верить нельзя никому, с другой — секретарша не лжет — играть против шефа для Марь Палны все равно, что против себя, а Мастодонт не встречал в жизни проходимцев, сознательно загоняющих самих себя в угол.