Журавли. Рассказы

– Мы в школе считали: сорок два человека из нашей деревни не вернулось с войны. У Ведерниковых и Замаратских, к примеру, погибли по два сына.

– Да много примеров можно привести… Ладно, на эту тему можно говорить часами. А нам работать надо.

И снова натужно загудел трактор, который иногда казался Мишке советским танком, ринувшимся в неравный бой. Трактору, действительно, приходилось нелегко, он выворачивал огромные отвалы земли. Поначалу сочно-черные и блестящие, как антрацит, глыбы на солнце быстро обветривались, подземная влага улетучивалась, и под трудолюбивым августовским солнцем комья земли становились тускло-серыми, они разрыхлялись и умягчались, превращаясь в благодатную почву для новых посевов. И новых хлебов.

Ослепительно красивой, живой, словно наполненной солнечным светом, сверкала внизу река. Мишка не мог еще сформулировать нахлынувшие на него новые чувства, но почуял, что это не обыкновенная река, но река, от которой берет начало и его маленькая жизнь. А на берегу этой реки стоит самая красивая на свете деревня, в которой зародилась Мишкина судьба. Куда она его поведет?

Гонец из юности

Вокруг как-то быстро все померкло, погасли последние утренние звезды, небо заволокло тучами, и начался нудный, долгий, моросящий дождь. Дядя Вася, руководивший бригадой косарей, громко ругал погоду, поглядывая на небо, словно ждал оттуда, сверху, каких-то утешительных новостей или распоряжений.

– Господи, не могла эта проклятая погода подождать хоть чуть-чуть, одна луговина осталась за большой еланью. Сгребли бы сено, в зарод сметали, тогда и лей, хоть залейся, а сейчас жди, когда подсохнет…

– Василий, говорил я тебе, что косить не надо, – встрял в разговор дед Филипп, который обычно метал сено в зароды.

– Когда это ты мне говорил? – набычился дядя Вася. – Чего ты из себя умника строишь, задним-то числом?

– Не заводитесь, мужики, – миролюбиво сказал Мишка Солод, встал из-за стола, вышел на воздух и, задумчиво попыхивая под навесом самокруткой, грустно поглядел в призрачную дождливую морось, похожую на гигантский рой мошкары.

Вслед за Солодом и вся бригада выбралась наружу. Разойтись никто не посмел – не было команды. Все курили и ждали распоряжений дяди Васи. Наконец, бригадир принял решение:

– Одевайтесь, мужики, потеплее, пойдем зароды огораживать.

Никто не спорил, дело это нужное, хотя в дождь любая работа не в радость.

– Дед Филипп, ты останься, чего мокнуть-то, – примирительно пробурчал дядя Вася.

– Да нет уж, Василий, пойду со всеми, вязку делать буду.

– Накинь мою накидку.

– А ты как?

– А я колья забивать буду, все равно вспотею и скину…

Постепенно все втянулись в работу. Мужики готовили в лесу жерди и колья, пацаны тащили их к зародам, дядя Вася и Мишка Солод забивали топорами колья, а Иван Петухов подменял попеременно одного из них.

Дед Филипп из гибких ивовых прутьев делал опоры для жердей. Намокшие прутья были податливыми, работа спорилась. От косарей, как от паровых утюгов, валил пар. Пообедали всухомятку, у кого что было. Потом почаевничали, покурили и вновь за работу.

Погода, казалось, сжалилась над косарями; бурые облака, висевшие над покосным лугом, поредели, разошлись, исчезла морось, и казалось, никаких препятствий работе больше не предвиделось.

Мишка Карнаухов тоже промок до нитки, он занимался тем, что таскал из перелеска жерди и колья. Отяжелевшая от воды одежда затрудняла движения и холодила все тело. В очередной раз, подавая жерди бригадиру, мальчик услышал команду:

– Мишка, дуй в зимовье, растопи печь, приготовь чего-нибудь на ужин!

– А чего приготовить, дядя Вася?

– Ты же повар, не я. Приготовь макароны с тушенкой, что ли.

– Будет сделано! – козырнул Мишка.

– Беги, беги.

После ужина, покурив и поругав небесную канцелярию, мужики стали укладываться спать. В зимовье дышать было трудно. Терпкий запах пота, исходивший от разгоряченных мужских тел и подсыхающей одежды, развешенной на просушку по всем возможным зацепам на стенах, вынудил молодых парней устроиться на ночлег под навесом.

Сумерки быстро накрыли зимовье. Они пришли так быстро, что никто и не заметил этого. Казалось, они бесшумно рухнули откуда-то сверху, с небес. Только пронзительнее зазвенел перекат на речке, громче закуковала кукушка, капризнее заухал филин. И вдруг среди этой полнозвучной лесной тишины залаяли обе собаки, которых Иван Петухов взял с собой. Они, как бывалые охранники, деловито бегали по округе, отпугивая непрошенных лесных гостей, в том числе и косолапых.

– Кто это к нам? Иван, проверь, неужто «хозяин»?

– Да ну тебя, дядя Вася. Похоже, кто-то едет.

– В такую погоду? Нет, Иван, это вряд ли.

Собачий лай усилился, мужики вышли и с любопытством смотрели на дорогу, выходящую из леса. Показался верховой.

– Кто это? – спросил Мишка Солод.

– Похоже, Толька Замаратский.

– А чего приперся? Неужели беда какая?

– Сейчас узнаем.

Толька подъехал к зимовью, соскочил с коня и радостно крикнул:

– Привет, мужики!

Посмотрев на молчаливые лица, спросил с удивлением:

– А чего молчите-то?

– Это ты нам скажи, что тебя по такой погоде принесло?