ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Впрочем, все тетушки Толстого были истово верую­щими. У Александры Ильиничны набожность имела чер­ты религиозной экзальтации. Когда после смерти отца она поселилась у брата в Ясной Поляне, то окружила се­бя «странниками, юродивыми, монахами и монашен­ками, из которых некоторые жили всегда в нашем до­ме, некоторые только посещали тетушку». «В числе почти постоянно живших у нас была монахиня Марья Гераси- мовна, крестная мать моей сестры, ходившая в молодос­ти странствовать под видом юродивого Иванушки. Крест­ной матерью сестры Марья Герасимовна была потому, что мать обещала ей взять ее кумой, если она вымолит у Бо­га дочь, которую матери очень хотелось иметь после четы­рех сыновей. Дочь родилась, и Марья Герасимовна была ее крестной матерью и жила частью в тульском женском мо­настыре, частью у нас в доме», — пишет Толстой в «Вос­поминаниях». Александра Ильинична любила общаться с известными монахами, например со старцем Леонидом в Оптиной пустыни. Она соблюдала все посты, много моли­лась. У нее никогда не было своих средств, потому что она всё раздавала просящим.

Летом 1841 года во время пребывания в Оптиной пус­тыни она тяжело заболела. Навестить ее приехала Татья­на Александровна с Николаем и Машей Толстыми. Увидев племянников, тетушка заплакала от радости и через день скончалась без страданий, в полном сознании. По легенде, благословляя одиннадцатилетнюю Машу, духовник тетуш­ки старец Леонид (в миру Лев Наголкин) сказал: «Маша, будешь наша». Через 49 лет Мария Николаевна стала духов­ной дочерью оптинского старца Амвросия, чьим наставни­ком был отец Леонид, а затем постриглась в женский Ша- мординский монастырь.

Младшая сестра Александры Ильиничны, Пелагея (Полина) Ильинична, тоже была религиозна. Но ее увлече­ние Церковью носило более светский характер. Проживая в Казани замужем за отставным гусарским полковником и помещиком Владимиром Ивановичем Юшковым, она лю­била архиереев, монастыри, вышивку по канве и золотом, которую раздавала по монастырям. Но больше ее заботили манеры, туалеты и расстановка мебели в большом доме.

После смерти старшей сестры в 1841 году она получила от племянника Николая отчаянное письмо, в котором тот умолял не оставить бедных сирот одних, потому что, кро­ме нее, у них нет никого на белом свете. Она прослезилась и, как пишет Софья Андреевна Толстая, «задалась мыслью se sacrifier[7]». Братья Толстые с сестрой переехали в Казань, а Татьяна Александровна Ёргольская отказалась — она не ладила с Пелагеей Ильиничной — и осталась в Ясной По­ляне.

Едва ли Пелагея Ильинична могла иметь на племянни­ков серьезное влияние. Она вообще не пользовалась в до­ме авторитетом. Муж ее не любил, не уважал и вел весьма распутный образ жизни. Племянники росли сами по себе, а Машу определили в Родионовский институт благородных девиц. После того как племянники окончили университет и уехали из Казани, а Мария была выдана замуж, Пелагея Ильинична оставила неверного мужа и стала жить по мо­настырям. Наконец она обосновалась в келье женского мо­настыря недалеко от Тулы. В 1875 году Пелагея Ильинична перебралась в Ясную Поляну к племяннику Льву, уже же­натому и отцу многодетного семейства, и там вскоре скон­чалась.

Когда в 1841 году все дети были вынуждены уехать в Казань к новой опекунше, Татьяна Александровна оста­лась одна. Она пишет в дневнике: «Одиночество ужасно! Из всех страданий это самое тяжелое. Что делать с серд­цем, если некого любить? Что делать с жизнью, если неко­му ее отдать?»

Но пятью годами ранее, 6 августа 1836-го, она записа­ла на клочке бумаги: «Николай сделал мне сегодня стран­ное предложение — выйти за него замуж, заменить мать его детям и никогда их не покидать. В первом предложении я отказала, второе я обещалась исполнять, пока я буду жи­ва». Задумалась ли тогда Татьяна Александровна, почему это предложение поступило не спустя положенный год, а через шесть лет после смерти Марии Николаевны? После­довавшая менее чем через год смерть Николая Ильича всё расставила по местам.

Стало понятно, что предложение Николая Ильича бы­ло продиктовано разумными соображениями. Он, видимо, предчувствовал свою скорую смерть и хотел, чтобы дети остались под крылом той, которая их любила... как детей любимого ею человека. И при этом у нее были бы все за­конные права и на детей, и на имущество. Татьяна Алек­сандровна рассудила иначе — и совершила ошибку.

Толстой пишет в «Воспоминаниях»: «Должно быть, она любила отца, и отец любил ее, но она не пошла за него в мо­лодости для того, чтобы он мог жениться на богатой моей матери, впоследствии же она не пошла за него потому, что не хотела портить своих чистых, поэтических отношений с ним и с нами». «Главная черта ее была любовь, — продол­жает Толстой, — но как бы я ни хотел, чтобы это было ина­че — любовь к одному человеку — к моему отцу. Только уже исходя из этого центра, любовь ее разливалась и на всех лю­дей. Чувствовалось, что она и нас любила за него, через не­го и всех любила, потому что вся жизнь ее была любовь».