ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Сергей замечательно пел, рисовал, был интересным со­беседником. Главное, он был comme il faut[8]. Он умел изыс­канно одеваться и подавать себя.

Лев пытался делать то же самое, но — хуже.

Стараясь подражать Сергею, он становится карика­турой. Сергей был гордый, уверенный в себе. Ему бы­ло наплевать на мнение окружающих. Толстой отме­чает в брате эту главную черту, которой он страшно завидовал, — эгоизм. Но и непосредственность. Таким он и оставался до старости, как пишет о нем младший брат: «...таким, каким был: совсем особенным, самим собою, красивым, породистым, гордым и, главное, до такой сте­пени правдивым и искренним человеком, какого я никогда не встречал».

Лёва тоже старался выглядеть comme il faut. Очень ста­рался. Но так старался, что порой выходило смешно.

В воспоминаниях бывшего студента Казанского уни­верситета 1840-х годов Валерияна Николаевича Назарьева юный Лев описан с беспощадной иронией. Кстати, опуб­ликованы они были уже в 1890 году, когда Толстой был признан всем миром как великий человек.

«В первый раз в жизни встретился мне юноша, преис­полненный такой странной и непонятной для меня важ­ности и преувеличенного довольства собою». Граф сразу оттолкнул его «напускной холодностью, щетинистыми во­лосами и презрительным выражением прищуренных глаз». Назарьев проницательно замечает его «неуклюжесть и за­стенчивость». Но при этом, стараясь примкнуть к кружку студенческой аристократии, молодой Толстой «едва отве­чал на мои поклоны, точно хотел показать, что и здесь мы далеко не равны, так как он приехал на рысаке, я пришел пешком».

«Самый пустяшный малый», — добродушно называ­ет Льва в письмах ему Сергей. А домашний учитель, сту­дент Поплонский, так говорил о талантах братьев Толстых: «Сергей и хочет, и может, Дмитрий хочет, но не может, а Лев и не хочет, и не может».

Тем не менее биограф Толстого Н. Н. Гусев заметил важную вещь. Поступив в Казани на восточное отделение университета, Лев провалил первые экзамены. Но при этом он не получил ни одной посредственной оценки. Либо «ко­лы», либо «пятерки» и «четверки». «Колы» — история, гео­графия, статистика. «Четверки» — математика и словес­ность. И — блестящее знание языков: французский (пять с плюсом), немецкий, арабский, турецко-татарский. «Созда­ется впечатление, — пишет Гусев, — что ни одного спра­шиваемого предмета Толстой не знал посредственно: то, что его спрашивали, он знал или отлично и хорошо, или не знал совершенно...»

Из четверых братьев Толстых один только Лев не окон­чил учебного заведения и не имел никакого системати­ческого образования — ни гимназического, ни универ­ситетского. С отделения восточных языков перевелся на юридический, но и его бросил.

А вот его братья окончили университет и могли слу­жить по военной или гражданской части. В то время мо­лодым дворянам так полагалось — послужить. Старший, Николай, в 1844 году поступил на военную службу в артил­лерию и вскоре перевелся на Кавказ. Сергей после универ­ситета был зачислен в императорскую гвардию, где реально служил только год, а затем, до выхода в отставку в чине ка­питана, вел светский образ жизни в Москве и Туле, «цыга- нерствовал», как выражался его брат Николай, то есть увле­кался знаменитыми цыганскими хорами и цыганками, на одной из которых, Марии Шишкиной, впоследствии и же­нился...

Николай, тезка отца и любимец матери, служил для младших братьев чем-то вроде недосягаемого идеала. Лев Николаевич вспоминал, что они обращались к нему на «вы». Он был существенно старше их всех, даже Сергея — почти на три года.

«Он был удивительный мальчик и потом удивитель­ный человек, — пишет о нем Толстой. — Тургенев говорил про него очень верно, что он не имел только тех недостат­ков, которые нужны для того, чтобы быть писателем. Он не имел главного нужного для этого недостатка: у него не бы­ло тщеславия, ему совершенно неинтересно было, что ду­мают о нем люди».