ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Уже через два месяца после знакомства с Толстым в письме Боткину Тургенев с досадой описывает скандал, ко­торый разгорелся в редакции «Современника». «С Толстым я едва не рассорился — нет, брат, невозможно, чтоб необ­разованность не отозвалась так или иначе. Третьего дня, за обедом у Некрасова, он по поводу Ж. Занд высказал столь­ко пошлостей и грубостей, что передать нельзя. Спор зашел очень далеко — словом — он возмутил всех и показал себя в весьма невыгодном свете».

Об этом же скандале в своих воспоминаниях пишет Д. В. Григорович: «Толстой был довольно молчалив, но к концу не выдержал! Услышав похвальбу новому роману Ж. Занд, он резко объявил себя ее ненавистником, прибавив, что героинь ее романов, если б они существовали в действи­тельности, следовало бы, ради назидания, привязывать к по­зорной колеснице и возить по петербургским улицам».

Об этом или о другом скандале он рассказывал и Фету:

«— Я не могу признать, — заявлял он (Толстой. — П. Б.), — чтобы высказанное вами было вашими убеждени­ями. Я стою с кинжалом и саблею в дверях и говорю: "Пока я жив, никто сюда не войдет!" Вот это убеждение. А вы друг от друга стараетесь скрыть сущность ваших мыслей и назы­ваете это убеждением.

Зачем же вы к нам ходите? — задыхаясь и голосом, пе­реходящим в тонкий фальцет (при горячих спорах это пос­тоянно бывало), говорил Тургенев. — Здесь не ваше знамя! Ступайте к княжне...

Зачем мне спрашивать у вас, куда мне ходить!»

«Голубчик, голубчик, — говорил захлебываясь и со сле­зами смеха на глазах Григорович (Фету. — П. Б.) — Вы се­бе представить не можете, какие тут были сцены. Ах, боже мой! Тургенев пищит, пищит, зажмет рукою горло и с гла­зами умирающей газели прошепчет:

Не могу больше! у меня бронхит! — и громадными шагами начинает ходить вдоль трех комнат.

Бронхит, — ворчит Толстой вослед, — бронхит — во­ображаемая болезнь. Бронхит это металл!

Конечно, у хозяина — Некрасова — душа замирает: он боится упустить и Тургенева, и Толстого, в котором чует капитальную опору "Современника", и приходится лави­ровать... В предупреждение катастрофы подхожу к дивану и говорю:

Голубчик, Толстой, не волнуйтесь! Вы не знаете, как он вас ценит и любит!

Я не позволю, — говорит с раздувающимися нозд­рями Толстой, — ничего делать мне назло! Это вот он на­рочно теперь ходит взад и вперед мимо меня и виляет свои­ми демократическими ляжками!»

В дальнейшем отношения между Толстым и Тургене­вым испортились настолько, что дело едва не кончилось дуэлью.

Хроника этой несостоявшейся дуэли такова...

Двадцать пятого мая 1861 года Толстой приехал к Тур­геневу в Спасское. Тургенев вслух читал в рукописи свой новый роман «Отцы и дети». Во время чтения Толстой де­монстративно заснул.

На следующий день они отправились к Фету в имение Степановка. За утренним кофе Тургенев рассказал о своей внебрачной дочери Полине, живущей во Франции, в доме Виардо. О том, что потом случилось, пишет в воспомина­ниях Фет:

«Тургенев сел по правую руку хозяйки, а Толстой по ле­вую. Зная важность, которую в это время Тургенев прида­вал воспитанию своей дочери, жена моя спросила его, до­волен ли он своей английской гувернанткой. Тургенев стал изливаться в похвалах гувернантке и, между прочим, рас­сказал, что гувернантка с английской пунктуальностью просила Тургенева определить сумму, которою его дочь мо­жет располагать для благотворительных целей.

Теперь, — сказал Тургенев, — англичанка требует, чтобы моя дочь забирала на руки худую одежду бедняков и, собственноручно вычинив оную, возвращала по прина­длежности.

И это вы считаете хорошим? — спросил Толстой.

Конечно, это сближает благотворительницу с насущ­ною нуждой.

А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискрен­нюю, театральную сцену.

Я вас прошу этого не говорить! — воскликнул Турге­нев с раздувающимися ноздрями.

— Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден?»

Фет вспоминает, что разъяренный Тургенев пообещал «дать в рожу» Толстому, если тот немедленно не замолчит.

Щекотливость ситуации состояла в том, что это было сказано в присутствии супруги Афанасия Афанасьевича. Сразу же после ссоры Толстой уехал к своему другу Ивану Петровичу Борисову в имение Новоселки и оттуда отпра­вил Тургеневу письмо с требованием извиниться. Причем он оговаривал, что это письменное извинение отправит Фетам. Письмо он будет ждать на станции «Богослов». Тургенев написал такое письмо, но почему-то отправил его по неверному адресу. Долго не получая письма, Толс­той послал Тургеневу вызов на дуэль. Письмо это не сохра­нилось, но, по воспоминаниям С. А. Толстой, Лев Нико­лаевич говорил в нем, что «не желает стреляться пошлым образом, т. е. чтобы два литератора приехали с третьим ли­тератором, с пистолетами, и дуэль бы кончилась шампан­ским, а желает стреляться по-настоящему и просит Турге­нева приехать в Богослов к опушке леса с ружьями». Турге­нев написал новое письмо с извинениями. Не распечаты­вая, Толстой отослал его Фетам.