ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

От деда Толстой унаследовал понятия о чести и дол­ге, независимость суждений и вольнодумство, внутрен­нюю осанку, которая чувствовалась в нем всегда, особенно в позднем возрасте. От деда он унаследовал и свой эсте­тизм. «Все его постройки не только прочны и удобны, но чрезвычайно изящны», — подчеркивает Толстой в «Вос­поминаниях». Получив в наследство Ясную Поляну и по­селившись в ней после отставки, Николай Сергеевич пер­воочередной задачей поставил не строительство дома для удобного проживания, но переустройство усадебного ланд­шафта в стиле «парадиза» XVIII века. «Волконский, верный и последовательный "вольтерьянец", шел в ногу со време­нем и был охвачен усадебной лихорадкой... — пишет иссле­дователь жизни Толстого Н. А. Никитина. — Своей страс­тью и энтузиазмом он преобразовывал прежний облик Ясной Поляны, придавал благородные черты ампира, так пленившие впоследствии его внука. Князь удачно вписал свой ансамбль в сложный рельеф, удачно используя эле­менты прежней планировки: въездную усадебную аллею "Прешпект", Большой пруд, регулярный парк "Клины". Дед писателя строился основательно и вдумчиво... Именно в ампире князь Волконский нашел то, что искал: простоту, порядок и красоту. Он являл собой уникальный тип людей, в котором сопрягались порядочность с тонким эстетиче­ским чувством. В нем всё — от одежды до душевного сти­ля — было к la classique».

После смерти жены, Екатерины Дмитриевны (урож­денной Трубецкой), утешением его старости стала дочь, родившаяся в 1790 году. Образ княжны Марьи в «Войне и мире» лишь отчасти соответствует своему прототипу. Вер­но, что она была некрасива, и потому отец, не слишком на­деясь на ее замужество, воспитывал дочь «по-спартански»: ежедневные моционы, физическая культура (мать Толстого недурно играла в бильярд), занятия математикой и иност­ранными языками (владела французским, английским, не­мецким, итальянским и, что было необычно для девушек той поры, прекрасно писала по-русски).

Но есть в романе два важных несоответствия.

Если судить по «Войне и миру», отец и дочь жили в Яс­ной Поляне (в романе имение называется Лысые Горы) замкнуто и безвыездно. Гордый и своенравный князь Бол­конский любил говорить: «Ежели кому меня нужно, то тот из Москвы 150 верст доедет до Лысых Гор, а мне ничего и никого не нужно». Так считали почти все ранние биографы Толстого. Но позднейшие исследования доказали, что Вол­конские не были такими уж затворниками. Знаток истории толстовского рода Т. Г. Никифорова пишет: «Вопреки сло­жившемуся мнению (отчасти под влиянием образов старо­го князя Болконского и княжны Марьи в "Войне и мире") жизнь Н. С. Волконского и его дочери отнюдь не была за­творнической... Из дневника князя Дмитрия Михайлови­ча Волконского, родного племянника Н. С. Волконского, видно, что аристократический военный круг, литературно- ученая среда, к которой принадлежал автор дневника бла­годаря разветвленным родственно-дружеским связям, была и той культурно-исторической средой, в которой проходи­ла жизнь отца и дочери Волконских».

В этот круг общения входили Сергей и Василий Львови­чи Пушкины (отец и дядя великого поэта), Петр Андреевич Вяземский, Николай Михайлович Карамзин, Павел Ива­нович Сумароков, Иван Андреевич Крылов. Мария Нико­лаевна была дружна с женой Дмитрия Михайловича Вол­конского Натальей Алексеевной, урожденной графиней Мусиной-Пушкиной. Она бывала в доме ее отца Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, благодаря которому мы об­рели ряд ценнейших древнерусских рукописей, в том числе и «Слово о полку Игореве». В его доме на Разгуляе Мария Николаевна принимала участие в праздниках и домашних спектаклях. Иначе было бы трудно объяснить, как «запер­тая» в деревне молодая женщина могла написать несколь­ко весьма порядочных стихотворений, два больших проза­ических сочинения (сказка на французском языке «Лесные близнецы» и повесть «Русская Памела, или Нет правила без исключения») и замечательный по мыслям дневник их с от­цом поездки в Санкт-Петербург в 1810 году под названием «Дневная записка для собственной памяти».

Толстой отмечал в писаниях своей матери «правдивость и простоту», которые, как он считал, не были свойствен­ны его отцу. «В то время особенно были распространены в письмах выражения преувеличенных чувств: несравнен­ная, обожаемая, радость моей жизни, неоцененная и т. д. — были самые распространенные эпитеты между близкими, и чем напыщеннее, тем было неискреннее. Эта черта, хотя и не в сильной степени, видна в письмах отца. Он пишет: "Ma bien douce amie, je ne pense qu'au bonheur d'etre auprfes toi..."* и т. п. Едва ли это было вполне искренно. Она же пишет в обращении всегда одинаковое: "mon bon ami"[3], и в одном из писем прямо говорит: "Le temps me parait long sans toi, quoiqu'& dire vrai, nous ne jouissons pas beaucoup de ta soci6t6 quand tu es ici"[4], и всегда подписывается одинаково: "ta devou6e Marie"[5].