ЖЗЛ-Лев Толстой. Свободный человек

Если я делал гадости, неужели я должен продолжать их делать? Вот я в юности цыганок посещал, шампанское пил, неужели я должен опять всё это проделывать?

Оскорбленный Евгений Марков спросил:

Как же можно делать такие сравнения?!

И опять услышал спокойный голос Толстого:

Ну, если я считаю свои произведения именно вздо­ром и занятия «художествами» делом недостойным?

Из воспоминаний жены Поливанова следует, что не только свои произведения Толстой называл вздором.

«— Вот был Пушкин. Написал много всякого вздора. Ему поставили статую. Стоит он на площади, точно дво­рецкий с докладом, что кушанье подано... Подите, разъяс­ните мужику значение этой статуи, и почему Пушкин ее за­служил».

В 1881 году Толстой пишет «Чем люди живы» — то ли рассказ, то ли назидательную сказку.

Ангел был отправлен Богом на землю, чтобы понять, чем люди живы. Проработал он подмастерьем у бедного сапожника и понял, что «живы они одною любовью. Кто в любви, тот в Боге, и Бог в нем, потому что Бог есть лю­бовь».

Это хорошо звучало бы в устах Платона Каратаева из «Войны и мира». Но Платон Каратаев — лишь один из пер­сонажей романа, и далеко не главный. В рассказе же чувст­вовалось, что проповедь всеобщей любви, так сказать, док­трина любви стала доктриной самого Толстого и что она — единственное, во что тот верит или, по крайней мере, же­лает верить.

При этом рассказ «Чем люди живы» — ключевое произ­ведение для Толстого. С него начинается новый Толстой, не тот, что восхищал публику «Детством», «Казаками», «Вой­ной и миром» и «Анной Карениной». Толстой, который от­рекся от литературы в привычном понимании слова.

С 1881 по 1885 год — опять фактически четырехлетний перерыв. Толстой целиком погружается в свои духовные сочинения — «Исследование догматического богословия», «Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий», «В чем моя вера?», «Так что же нам делать?». Ни одно из этих произведений не печатается в России. Борьба цензуры с Толстым начинается с того, что из майского номера жур­нала «Русская мысль» вырезается уже готовый набор «Ис­поведи». Такая же участь постигла статью «Так что же нам делать?», написанную под впечатлением переписи населе­ния в Москве, в которой участвовал Толстой, выбрав себе самые бедные районы. Вместе с сокрушительной критикой «разделения труда» (в глазах Толстого — обман, при кото­ром ничтожная часть богатого населения живет за счет ни­щих крестьян) здесь была и критика церковных догматов, в частности об искуплении кровью Христа грехов человече­ских. Это и критика цивилизации в целом. Это не имеет никакого отношения не только к художественной литера­туре, но и к публицистике в строгом понимании.

Это особый толстовский жанр.

Статью «В чем моя вера?» Толстой даже не надеет­ся опубликовать легально и прибегает к тому, что позже назовут «самиздатом»: в типографии Кушнерева за свои деньги выпускает брошюру тиражом 50 экземпляров. Она расходится в Москве и Петербурге в аристократических кругах и пользуется большим успехом. По сути, Толстой становится религиозным диссидентом.

Всё это сильно напугало Софью Андреевну. Ей вовсе не хотелось стать женой религиозного диссидента. Не за­будем, что православие было не просто «одной из конфес­сий», но государственной идеологией России, и несогласие с Церковью и ее догматами приравнивалось к политиче­скому преступлению.

Поначалу она вообще не понимает, чем занимается ее муж. В письме сестре сообщает, что Лёвочка «спокоен и пишет какие-то статьи». Однако, перебеляя «Исследование догматического богословия», она вдруг берет рукопись, от­носит в кабинет мужа и заявляет, что отказывается ее пере­писывать, потому что это слишком ее «волнует». На самом деле не волнует, а пугает.

Начиная статью с критики трудов митрополита Мака- рия «Введение в православное богословие» и «Православ­но-догматическое богословие», которые были не популяр­ной литературой, а учебниками для духовных семинарий и академий, Толстой дальше на многих страницах даже не критикует, а отрицает Церковь как таковую. И не просто отрицает, но обвиняет в злонамеренной вековой лжи.