Зимнее марево

Дедушка же процедуру мытья посуды проделывал так. Наливал в свою глубокую, из-под супа, тарелку горячей воды и в ней, уже мутной, ополаскивал стаканы, бабушкину чашку, ложки, вилки. Стаканы вращал, положив их на бок. Похоже крутился цилиндр, на котором перебирали лапами дрессированные медведи в цирке. Такими же захватанными, как если бы на них плясали медведи, оставались и стаканы. Антон не раз замечал на поверхности чая или компота, когда его угощали, радужные пятнышки жира. Потом дедушка переливал воду в бабушкину тарелку, а из нее — в полоскательницу. Вытирал посуду белым с красной вышивкой полотенцем. Полоскательницу выносил в уборную, иногда по дороге расплескивая содержимое на пол.

А уж про то, как они стряхивали крошки со стола, и говорить нечего. Мама протирала клеенку влажной тряпкой. Она доказывала, покрывать стол клеенкой очень удобно. Тем более красивой. У них с мамой клеенка была в цветочек. Клеенкой был покрыт и стол бабы Лены.

Баба Таня возражала: на клеенке есть негигиенично. И пользовалась исключительно скатертью. Всегда, кстати, в пятнах, разводах. А крошки дедушка имел обыкновение сметать птичьим крылом. Настоящим высохшим птичьим крылом! Он не без гордости заявлял, что пользуется им уже много лет… Тем более ничего хорошего! Подумать только: что это была за птица, где она летала и как можно высушить крыло без того, чтобы оно не начало подгнивать? Какая уж тут гигиена!

Но и это еще не все. Когда садились колоть грецкие орехи, бабушка выковыривала застрявшие в скорлупе кусочки шпилькой. Шпильки всегда во множестве валялись на столе. Утром, укладывая волосы, бабушка брала те, что попадались под руку, другие оставались лежать до следующего случая. Вечером, разбирая прическу, выкладывала шпильки опять на стол. Когда она пододвигала Антону очищенные орехи: «Ешь!» — он не знал, как повежливей отказаться.

Суп дымился в тарелках. Рыбный. Не любил он возиться с костями. Черпнул ложкой — в ней какая-то странная, будто лягушачья, икра. Вареная икра… Он и красной-то терпеть не мог, кривился, когда мама покупала. Из нее же малечки получаются…

— Ну что ты возишься? — поторопила его бабушка.

Мама бы сказала: «Не тяни кота за хвост!» Все веселей.

— Это икра, да? — скорчив виновато-страдальческую гримасу, которая, он знал, ему удавалась, спросил Антон.

— Нет, это крупа. Декоративная. Для украшения супа, — объяснила бабушка.

Он съел пару ложек.

— А суп из какой рыбы?

— Из трески.

— А почему она так называется? От слова «треск», что ли?

— А почему ты Антоном называешься? — сказала бабушка.

Дедушка поморщился — наверно, кость попала.

— А почему я Антоном называюсь? — спросил Антон.

Дедушка вытер губы салфеткой.

— Твое имя происходит от римского Антоний. Но Антон — русское имя. Мы тебя так назвали в честь моего папы, твоего прадедушки. Он был врачом и умер от тифа в походном госпитале во время первой мировой войны.

— Митюша, не надо об этом за столом, — жалостливо улыбаясь, попросила бабушка. И вышла. Дедушка рассеянно посмотрел ей вслед и продолжал:

— А вообще у меня есть много интересных книг, посвященных истории и происхождению имен и фамилий. И об имени Антон в них тоже написано.

— Давай прямо сейчас посмотрим, — заинтересовался Антон. Но дедушка уже его не слышал. Он жевал, глядя в одну точку. Точка находилась где-то над пианино.

— А белка почему белкой называется? — спросил Антон, решив, что пора начинать подготовку к появлению в доме нового жильца.

— Белка? Какая белка?

Из коридора послышались грохот и звон. Дверь распахнулась, с потрескивающей сковородой в руках стремительно вошла баба Таня. Седые волосы и замасленный передник развевались.

— Иди, посмотри, что твоя сестра натворила!

Антон выскочил за дедушкой. Посреди коридора растекалась голубоватая молочная лужа с неровными краями, валялась пустая кастрюля. Молочные следы вели в комнату бабы Лены, возле лужи они были полные, ближе к двери — истаивали. Дедушка сходил на кухню за тряпкой и ведром. Кряхтя, опустился на корточки. Лицо и шея, когда он наклонился, побагровели. Антону не хотелось пачкать руки, и все же он предложил:

— Дедушка, давай помогу.

— Спасибо, милый, не надо, — сдавленно отозвался тот, размазывая лужу по половицам.

Из комнаты приковыляла баба Лена.

— Митя, я сама, — робко настаивала она.

— Сама, сама… — ворчливо вторила ей наблюдавшая за дедушкой с явным неодобрением баба Таня.

Обед доедали молча. Пили сливовый компот из больших белых кружек с голубыми незабудками. Антон рассчитывал утаить косточку, чтобы расколоть потом и съесть зернышко, но баба Таня его хитрость разгадала, велела все косточки выплюнуть.

— Можно выйти из-за стола? — спросил он.

— А что еще надо сказать? — не разрешил дедушка.

— Спасибо. Было очень вкусно.

Пятно после лужи в коридоре еще не высохло. Антон поскребся в дверь бабы Лены, тихонечко вошел. Баба Лена сидела на обычном своем месте за столом очень прямо, с остановившимся взглядом. В сумраке лицо ее казалось особенно бледным, почти белым.

— Ты что? — спросил Антон. — Ты не расстраивайся…

— Да нет, милый. Я так, задумалась.