Зимнее марево

Косихин говорил искренне и все-таки заранее обдумывал, как лучше сказать, чтобы именно Маслову понравилось, добивался симпатии, понимания с его стороны. На Косихина иногда находило такое, — когда снаружи, как сейчас, в этом купе, и внутри, в душе, устанавливалась одинаковая температура — и тогда он чувствовал ко всем расположение почти сентиментальное и хотел, чтобы такое же расположение почувствовали к нему. Рассказывая о себе, он не то чтобы искал участия, а пытался вызвать чувства общие, объединяющие. И в том, что все ребята внимательно, не перебивая, его слушали, он находил подтверждение своим мыслям о схожести их жизней.

— Знаешь, Леш, — сказал Косихин, — я ведь второй тренировочный захватил. Я всегда два с собой вожу. Он, правда, не новый, но ничего, сойдет. Тебе же не в театр ходить…

И тут в купе вошла Слава. Села, приготовилась слушать. Она была сейчас из другого мира, она была холоднее и нарушала их единство. Еще час назад они бы, наверно, наперебой принялись ухаживать за ней.

— Вы что замолчали, мальчики? — спросила она. — Я помешала?

— Да что ты, — сказал Маслов, — нам без тебя было очень скучно.

Косихину стало обидно.

— Что вы спортсмены, я уже поняла, — сказала Слава. — А какой вид спорта?

— Яхтенный. Первенство ЦС, — сказал Маслов.

Косихин пояснил:

— ЦС — это Центральный совет. Мы соревнуемся с командами из других городов.

— Как интересно! — сказала Слава. — Я бы хотела поболеть за вас. Но я с этим поездом обратно.

— А вы оставайтесь, — предложил Маслов.

— Не могу. Что же, я пассажиров одних отправлю?

— Они маленькие, что ли? — Маслов засмеялся.

— Скажите, а победить трудно? — спросила Слава.

Вопрос этот, она, конечно, должна была адресовать Косихину, по всем данным отвечать должен был он.

— Очень тяжело, — первым успел Маслов, — я вот случай помню. Коля, где это было? В Николаеве, что ли? — Он взглянул на Косихина, не дождался поддержки и продолжал: — Да, в Николаеве…

Косихин смотрел на него, будто видел впервые.

— Извините, — ледяным тоном произнес Косихин. — Мне нужно к тренеру.

Гостиница оказалась той же, в которой останавливались на прошлой регате, — старое здание унылого серого цвета. Новые дома к нему подкрадывались со всех сторон, но вплотную подойти не решались.

Всех поселили на четвертом этаже. Кутузову дали отдельный номер, остальным — двухместные. Комната Маслова и Косихина выходила на солнечную сторону. Переступив порог, Косихин зажмурился от яркого света. Поставил чемодан возле своей кровати, распахнул окно, чтоб выветрился казенный запах, обязательный во всех гостиницах, попил из графина теплой противной воды и после этого вполне ощутил, что обжил помещение.

Маслов прямо в одежде растянулся на чистом постельном белье. Хоть бы одеяло подстелил. Косихин вздохнул и вышел в коридор. Навстречу шла девушка. Он не успел ее как следует разглядеть. Такая скромная, сразу отвела глаза. Он смотрел ей вслед, не оглянулась.

Стройная.

Сперва Косихин заглянул к Иванову и Буравкину, покрутился у них, погрыз леденцов — мастера обожали леденцы, на столе стояла большая круглая коробка, в ней словно разноцветные стекляшки светились.

Потом навестил молодых. Валович был в душе, а из Цегельника слова клещами не вытянешь. Помолчали, помычали. Косихин не выдержал, ушел.

Маслов лежал на постели все в той же позе.

— Коль, — сказал он, — ты мне тренировочный обещал. А то брюки мнутся.

И так беззаботно натянул костюм, будто Косихин специально для него вез.

За обедом — в гостиничном ресторане на первом этаже — Кутузов сообщил: яхты уже привезли, но не сгружали. Первую тренировку проведут завтра. А пока нужно съездить посмотреть дистанцию. Чужая вода, хоть в мыслях начать привыкать к условиям гонки.

По дороге к водному стадиону встретили команду из Ленинграда. И это была первая радость. Ребята знакомые, сколько раз виделись на соревнованиях, на сборах: Виктор Сысоев, Андрей Большаков, Петя Зорин, Семен Григорьев, тренер Михайлов. Молодой, лет сорока, Кутузов говорил, очень толковый.

— Ну как жизнь? — спросил Кутузов.

— Плохи дела, ветра нет, — пожаловался Большаков. — Второй день мы здесь, а погода не меняется.

Это всех успокоило — значит, даже если бы яхты успели спустить на воду сегодня, хорошей тренировки все равно бы не получилось. А раз так, можно отдохнуть и не считать день потерянным. Поболтали о том о сем, между прочим, Большаков спросил о Малышеве.

— Заболел он, — хмуро ответил Косихин и посмотрел на тренера. Тот будто не слышал, вел беседу с Михайловым.

К заливу шли через парк. Старые деревья поблескивали на солнце нежными светло-зелеными листочками. Еще не успела налипнуть вязкая городская пыль.

На воду смотрели с высокого берега, от эллингов. Три красных буя расставлены треугольником. По периметру десять миль, стандартная дистанция. Посредине, как бабочка-капустница со сложенными крыльями, покачивалась одна-единственная яхта. На противоположном берегу, между высоковольтных вышек, словно контуры восточных пагод, провисали провода. Так Косихину и врезалось в память: крыши пагод низко над водой…