Зимнее марево

Косихин вошел и остановился на пороге. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Сперва он видел только пламя двух свечей — откуда они здесь взялись? — и неясные тени, потом начал различать лица. В темном углу в одиночестве, как филин, неподвижно сидел Кутузов. И Иванов с Буравкиным были здесь. То ли вернулись из своего яхт-клуба, то ли не ходили. А вот и Валович — Цегельник, скромно так устроились возле выключенного телевизора. Увидели Косихина и призывно замахали руками. Он сделал вид, что не заметил.

А девчонок, наверно, почти двадцать. Косихин мог рассмотреть только тех, кто был ближе к столу, к свечам. Он видел: девчонки перестали болтать и с интересом на него уставились. Новый человек появился.

— Садись сюда. — Маслов показал на стул возле себя. По другую сторону сидела Катя. Она Косихину улыбнулась как старому знакомому.

Девчонки попросили спеть что-нибудь о любви, и Маслов запел. Потом Катя просила, Маслов пел для нее. И чем больше Косихин его слушал, тем грустнее ему становилось — то ли из-за Лены, — жаль, что ее нет здесь, то ли из-за Витьки Малышева, что так нелепо все получилось, то ли оттого, что он вдруг почувствовал себя одиноким в этой комнате.

— Знаешь, — сказал Косихин, — спой эту, про бригантину, про паруса.

Ах, какие замечательные слова были в этой песне! Какие, должно быть, мужественные люди пели ее, отправляясь в плавание, какие честные и благородные. Косихин любил их, он и сам принадлежал к их славному племени: тоже не раз поднимал паруса и не раз рисковал, уходя на яхте на самую середину воды, где так легко можно было перевернуться. Он тоже презревал уют и, оставив любимую жену, уезжал, вот как теперь, на ответственные соревнования.

Нет, все-таки он был неплохим парнем, этот Маслов.

— Ребята, — вдруг раздался неприятно-резкий голос Кутузова. — Ребята, ведь спать пора.

Никто слова не успел сказать, сразу поднялись Иванов и Буравкин, включили свет. Косихин зажмурился. Вот черти дисциплинированные. От яркого света изменилось настроение — будто после праздника наступили будни.

— Ну, еще чуть-чуть, — не отпускали девчонки.

— Нет, нет, у нас режим, — с непроницаемым лицом отвечал Кутузов.

— Алеша, — позвала Катя. Маслов остановился, они отошли в сторонку.

— Очаровательная дама, — громко сказал Кутузов, — завтра договорите.

Кутузов развел всех по номерам — так гусей загоняют в сарай.

Маслов с Косихиным сели на свои кровати друг против друга.

— Слушай, расскажи об этом, как его… Слейтоне, — попросил Косихин. Знал, Маслову просьба должна прийтись по сердцу.

— О ком? — не понял Маслов.

— Ну ты в купе рассказывал. Помнишь? Который погиб.

— А, Слокэм. Конечно, расскажу. Только, знаешь, мне сейчас уйти нужно.

— Куда? — удивился Косихин.

— Я обещал…

Косихин испытал огорчение и ревность, но тут же простил Маслова, не мог не простить.

— Смотри, чтоб Кутузов тебя не засек, — сказал он.

Косихин медленно расстелил постель, лег. Выключил свет.

Он не сразу сообразил, что случилось. Сопел, поднимая опрокинутый стул, Маслов. Этот грохот Косихина и разбудил. Потом Маслов звякал графином, лил воду в стакан, чертыхался. Косихин лежал притаившись, широко открытыми глазами наблюдал за темным силуэтом. Сердце колотилось как бешеное. Вот гад, а? Не в отдельном же номере. Спугнул сон, теперь майся…

Маслов лег, пружины нестройно заскрипели. И сразу тишина, только мерное дыхание. Уснул. Сразу. Напакостил, разбудил и уснул. Косихину захотелось пить. Но неприятно было повторять за Масловым, вроде Маслов на это желание натолкнул и теперь наблюдал, сделает Косихин по его подсказке или нет. Было искушение все-таки взять графин и так же им задребезжать…

Косихин проснулся сразу, хотя и без обычного ощущения бодрости. На часы он мог не смотреть, наверняка знал: ровно шесть. Натренировал себя просыпаться в одно и то же время. Но и ложился всегда не позже одиннадцати. Соображая, почему в этот раз сон не освежил, а вроде даже утомил, с ненавистью посмотрел на Маслова. Тот безмятежно спал. У, гад! Косихин тихо, чтоб не разбудить, начал одеваться. Натянул тренировочный, осторожно ступая по ковровой дорожке, прошел к двери. Поспи, поспи…

Утро было великолепное — прохладное, ясное, чуть сыроватое. Солнце только-только поднималось, неуверенно розовело небо на востоке. И вовсю гомонили птицы.

На улице, у входа, уже стоял Кутузов, возле четверо ребят. Все в голубых олимпийках, подвижные, нетерпеливо ждущие, когда тренер позволит начать зарядку.

— А где Леша? — спросил Кутузов.

— Спит еще, — сказал Косихин.

— То есть как это спит?

Косихин замялся.

Кутузов, не мигая, смотрел на него серым холодным глазом. Изучал. Косихин покраснел. Кутузов вздохнул и отвернулся.

Все еще чувствуя на себе этот взгляд — будто в самую душу вошел, — Косихин помчался в номер.

— Эй ты, барон, вставай! Ждут тебя все уже полчаса!

Маслов сладко потянулся.

— Такой сон снился…

— Где ты вчера был? — не утерпев, спросил Косихин.

— Ты спроси, где я не был. Даже дистанцию, которую нам пройти предстоит, ей показывал. Правда, в темноте ничего не видно.