Художественный мир шубертовской Вены – поэты, драматурги, художники – жили в путах этой системы и пытались приспособиться к ней. На внешнюю торговлю были наложены ограничения, дабы гарантировать порядок во внутренних делах, но также и для того, чтобы изолировать себя от иноземных нововведений. Одно из подразделений полицейской системы, Polizeihofstelle, занималось политическими преступлениями и преступлениями против нравственности. Элис Хэнсон, историк венского музыкального мира в эпоху бидермейер, говорит так: «Polizeihofstelle управляло цензурой и собирало информацию об иностранцах или местных жителях, вовлеченных в революционную, преступную или морально предосудительную деятельность. Тайные расследования и жестокие кары усиливали атмосферу напряженности и недоверия в венской публичной жизни». Цензурный надзор не был тщательным и не имел четких принципов, но служил причиной отлагательств, изматывал и портил жизнь. К 1826 году трёхлетняя борьба из-за пьесы «Слава и закат короля Оттокара» (König Ottakars Glück und Ende), которую не терпелось посмотреть самому императору, довела Франца фон Грильпарцера до отчаяния, он признавался Бетховену, что цензура убила его. Австро-американский журналист и писатель Карл Зильсфильд, бежавшей от репрессивной системы Меттерниха, в 1828 году написал книгу «Австрия как она есть, или Очерки очевидца о европейских дворах». Он подвел итог обстановке идиотизма, навязанной государством австрийским писателям: «Никогда не было более мучительно окованного существа, чем австрийский писатель. Он не должен оскорблять какое-либо правительство или какого-либо министра, или выступать против какого-либо учреждения, если его представители влиятельны, и против аристократии. Он не должен быть либеральным, философским, юмористическим – вкратце, он не должен быть ничем. Под оскорблениями и нападками понимаются не только сатира и остроумие, нет, австрийскому писателю возбраняется давать какие-либо объяснения, потому что это может привести к серьёзным мыслям».
Столкновения самого Шуберта с миром ограничений, педантизма и двоемыслия тоже заслуживают внимания. У него были неприятности с несколькими песнями и Немецкой мессой, где использован несанкционированный перевод богослужебных текстов. Во всех его латинских мессах опущены слова Et unam sanctam catholicam et apostolicam Ecclesiam – «(верую) и в единую святую вселенскую апостольскую церковь» – весьма многозначительное отсутствие, которого цензор не заметил или которым пренебрег. Более серьезными были цензурные мытарства с операми. Можно предположить, что выбор Шубертом либретто всегда был бунтарским, имея в виду тогдашние обстоятельства. Если «Фьеррабрас» прошёл цензуру в 1823 году с небольшими изменениями текста, то опера с опасным названием «Заговорщики» (Die Verschworenen) оказалась переименованной в «Домашнюю войну» (Der häusliche Krieg). «Граф фон Гляйхен», история об аристократе-двоеженце, была, что неудивительно, прямо запрещена. Из этого складывается представление о молодом человеке, дразнящем власти, мечтающем бросить им вызов. «Завидую тебе, Нерон! – говорит эмоциональная запись в дневнике Шуберта за 1824 год, с пометкой «два часа ночи». – Ты был достаточно могуществен, чтобы губить развращенный народ звуком струнных инструментов и пения».