«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Ледяные узоры на стекле

Немало ледяных цветов, Eisblumen, появляется в книгах и стихах столь разных авторов, как Людвиг Тик, Томас Манн, Роберт Вальзер и Райнер Мария Рильке. В «Докторе Фаустусе» Манна антигерой – композитор Адриан Леверкюн – увлечен этими странными образованиями, его очаровывают их двусмысленность, то, что они находятся на грани живого и мертвого, они – минералогическая имитация живой жизни.

Завороженность имеет философские корни, это часть естественной теологии, которая внушила Хуку и Кеплеру интерес к снежинкам и продолжила свое существование в XVIII и даже XIX веках. В 1732 году сатирик Христиан Людвиг Лисков, высмеивая предрассудки хорошо образованного любекского теолога и натуралиста Генриха Якоба Зиверса, ректора школы «Катаринеум», куда потом ходил Томас Манн, опубликовал памфлет в духе Свифта «Vitrea fracta, или письма сэра Роберта Клифтона просвещенному самоеду касательно странных и наводящих на размышления фигур, которые были начертаны на замерзшем окне 13 января 1732 года». Vitrea fracta, на латыни «битое стекло», – сленговое обозначение мусора. Обрушивая сатиру на сведенборговский мистицизм и тогдашнюю условную метафизику, Иммануил Кант в «Грезах духовидца» (1766) тоже отсылал читателя к былым умствованиям о морозных узорах на зимнем стекле и высмеивал удивительную игру воображения, которую демонстрировали коллекционеры диковинок, когда, к примеру, в пятнах мрамора различали Святую Троицу, или видели в сталактитах монахов, купель и церковный орган, или, как в шутку Лисков, обнаруживали в узорах изморози число Зверя и тройной венец. Всего этого не видит, разумеется, никто, кроме «духовидца», в чьей голове заранее присутствует то, что он находит в природном явлении.

Одна из самых интересных дискуссий о значении и метафизическом смысле ледяных цветов имела место между Гете и его близким другом, поэтом и переводчиком Карлом Людвигом фон Кнебелем. В 1788 году Гете путешествовал по Италии, наслаждаясь тёплым климатом «края лимонных рощ в цвету» (das Land wo die Citronen blühn), как он назвал её в одной из песен Миньоны в романе воспитания «Годы учения Вильгельма Мейстера». Кнебель в письме к нему шутливо напомнил, что если юг прельщает чарами, то и холодный север имеет свои преимущества. На оконном стекле, к примеру, он может увидеть цветы (Eisblumen), которые могут сравниться с настоящими растениями, с листьями, ветвями, лозами винограда и даже розами. Он восхваляет их красоту, посылая другу зарисовки изморози, показывающие восхитительное изящество ее растительных форм.

Но был период, когда заботы о литературной славе значили для Гете куда меньше борьбы за признание как серьёзного учёного: ему приходилось много публиковать по вопросам так называемой «натурфилософии» – о геологии и минералогии, о морфологии растений и древних, первоначальных растениях, Urpflanze, даже выступить против Ньютона с известным учением о цвете – Farbenlehre. Тогда Гете воспользовался случаем и бурно отреагировал на высказывания Кнебеля, высмеивая само допущение, что может существовать связь между царствами органического и неорганического в природе. В литературном журнале Виланда «Немецкий Меркурий» (Der Teutsche Merkur) он в 1789 году писал, что рад, что его «друг на Севере мог по крайней мере получить маленькое безобидное удовольствие от других природных явлений», пока сам он вкушал наслаждения Юга с его пышной растительностью. При этом его беспокоит возможное недопонимание: «Вы, похоже, придаете слишком большое значение этим явлениям природы, вы, похоже, переносите эту кристаллизацию в царство растений». Удовольствие от чувственно ощутимой прогулки по апельсиновой роще, заключает Гете, нечто совсем иное, чем мгновенное восхищение чем-то столь эфемерным, как эти ледяные «призраки».

Это может показаться тривиальным, и Кнебель чувствовал некоторую обиду за жёсткий ответ Гете на его письмо. Однако Гете позаботился о том, чтобы отделить область поэтического, родную для него область метафор, от научной и объективной сферы, где внимательное наблюдение за различиями между явлениями противопоставлено наивному и случайному нагромождению поверхностных сходств, поражающих воображение. Живое это живое, неодушевлённое это неодушевлённое, и причудливое сходство ледяных цветов с настоящими должно, по Гете, оставаться в сфере поэтического. Иначе произойдёт сползание в «уютный мистицизм» (bequemen Mystizismus) и к старой ренессансной идее о гармоничной Вселенной, устроенной по законам сходства и метафоры, о единой цепи всего сущего. Что, часто преувеличенное, очарование переходных качеств изморози на оконном стекле не прекратилось во времена Вильгельма Мюллера и Франца Шуберта ясно по отрывку из «Мира как воли и представления» философа Артура Шопенгауэра, труда, впервые опубликованного в 1819 году: