«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Здесь есть родство с тем чувством возвышенного, что передано на картинах Каспара Давида Фридриха – часто не без намека на тему «суеты сует и томления духа» из Книги Экклезиаста, а это напоминает об «Одиночестве» Майрхофера. Но возвышенное у Фридриха обладает и мрачностью, более близкой к «Зимнему пути» Шуберта. Возьмём, к примеру, «Монаха у моря» (не авторское название), картину, на которой, как считают многие, художник изобразил себя самого и которая первоначально составляла диптих с другой, где Фридрих написал собственную погребальную процессию.

Еще более прямая перекличка существует между «Зимнем путём» и диптихом 1807–08 годов – «Лето» (находится в Мюнхене) и «Зима» (утрачена). На первой на фоне мягкой зелени пейзажа – обнимающаяся пара в роще. Природа принимает любовников в своё лоно, два голубя на вьющемся плюще и два подсолнуха у входа в беседку соответствуют парности персонажей, чьи тела слились в мирной уютной обстановке. Как поется в «Спокойно спи», «Был весел ясный май» (Der Mai war mir gewogen).

На картине «Зима», наоборот, все выщербленное, разрушенное, пасмурное, изломанное ветром, в основном одноцветное, насколько можно судить по черно-белой фотографии. На переднем плане карликовая по сравнению с полуобвалившейся стеной, одинокая согнутая фигура пересекает снежную поляну, опираясь на палку:

И этот воображаемый нищий бродяга – репрезентация самого художника. В 1810 году Фридрих нарисовал мелом автопортрет в образе монаха-отшельника с демоническим взглядом: он – человек, работающий в монашеском уединении мастерской, похожей на келью, нигде не дома – даже в своём жилище, «погруженный в себя, замкнутый, трагический эксцентрик, скиталец Чистилища», по словам историка искусства Йозефа Кернера.

Счастливая чета влюблённых на картине «Лето» – персонажи жанровой сценки, они возникают из пейзажа, к которому принадлежат, а общая композиция передает представление о райском блаженстве. Это утраченный мир былого, утраченный для скитальца у Шуберта так же, как для скитальца у Фридриха. Художник, подобно своему персонажу, одиноко ищет что-то среди руин.

Скитальцы Фридриха – не жители пейзажей, в которых изображены, они проходят мимо, вбирая в себя окружающее, но не растворяясь в нем: «Чужим сюда пришёл я, чужим и ухожу».

Люди в пейзаже, по мысли философа Фридриха Вильгельма Йозефа фон Шеллинга, высказанной в «Философии искусства» (1802), должны быть либо «исконными жителями» – подобно нашей паре влюбленных в «Лете», либо «изображаться в качестве чужестранцев, путников»[25], опознаваемых по внешности и даже одежде, чуждым самому ландшафту. Поэтому у Каспара Фридриха появляются бродячие монахи или, тоже часто, до странности хорошо одетые путники, явно занесенные в окружающий пейзаж из какой-то другой, более подходящей им сферы. Самый знаменитый из них, прямо-таки готовый постер для романтических подвижников байроновского или ницшеанского типа, – персонаж «Скитальца над морем тумана» (1818), картины, которая находится в гамбургском Кюнстхалле. Композиция весьма возвышенная, фигура многозначительно героична, но меня всегда занимало, во что скиталец одет. Его наряд, как полагают искусствоведы, это униформа «вольных егерей» (Freiwillige Jäger), призванных на службу, как был призван и Вильгельм Мюллер, прусским королём Фридрихом Вильгельмом III во время освободительной войны с Наполеоном. Есть даже предание, что скиталец Фридриха (впрочем, не совсем его, поскольку художник не оставил пояснений на данный счет) – реальная личность, некий полковник Фридрих Готтхард фон Бринкен из саксонской пехоты, хотя неясно, продолжил ли Бринкен службу как егерский офицер или погиб на поле боя в 1813‐м. Отсылка к героям 1813–14 годов придаёт полотну полемическую заостренность. К 1818 году общественное мнение в Германии уже было расколото между теми, кто, как Вильгельм Мюллер, считал, что они принимали участие в борьбе за свободу и национальное единство, и теми, кто следовал официальной линии, суммированной в формуле: «Король призвал, и пришли все» (Der König rief und alle, alle kamen). Настаивать на народном характере антинаполеоновских кампаний означало идти на конфликт с властью. Знаменитое студенческое празднование годовщины битвы под Лейпцигом в октябре 1817 года стало одним из тех событий послевоенных лет, что привели к обнародованию Карлсбадских декретов в 1819‐м и подавлению либеральной и радикальной деятельности.

Каспар Фридрих. «Скиталец над морем тумана», 1818