«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

Возвращаясь к скитальцу на горном утесе, скажем, что зелёный бархатный сюртук и довольно щегольская обувь придают ему некоторую элегантность, и они явно, как и рекомендовал Шеллинг, не на своём месте среди величия окружающей природы. Персонаж не местный житель, если подобные фантастические пейзажи вообще могут быть населены, он и не альпинист-первопроходец. Мизансцена достаточно необычная, гибридная: денди каким-то чудом перенесен в горы или на туманные вершины – лишь плод его воображения? Он как будто только что вышел из гостиной, а если так, то одомашенная возвышенность Фридриха под стать песням «Зимнего пути», столь же патетическому путешествию по замерзшим дорогам, о котором поют в укромной обстановке бидермейеровского салона. Я уверен, что изображённый на картине человек – не военный. Эполеты, мундиры, контрастные цвета, оружие, сапоги – узнаваемые приметы на тогдашних изображениях военных, добровольцев и людей такого рода, тут достаточно взглянуть на картину Керстинга «На караульном посту», на то, во что одеты там Кернер и его сослуживцы. Наряд скитальца Фридриха – «униформа» либеральной и радикальной оппозиции, вариант «немецкого костюма». Он стоит один, возвышаясь над затуманенным ландшафтом, и указания на одиночество тут многочисленны и неоднозначны. Как визионер, он, возможно, тоже принадлежит к «ледниковому периоду» бидермейера, он пребывает в уединённом и обособленном состоянии, потому что политические связи для него под запретом и потому что он должен скрывать свои взгляды, он не дома в родной стране.

Одиночество – извечная составляющая человеческой жизни, это универсальная тема во всех видах искусства во всех культурах. Однако в романтическом искусстве, которое делает акцент на личностной субъективности, эта тема обретает дополнительную рельефность. Еще одна книга Жан-Жака Руссо, автора «Юлии, или Новой Элоизы», о которой мы говорили в связи с первой песней, оказала особое влияние на развитие романтического мировоззрения. Неоконченные из-за смерти автора «Прогулки одинокого мечтателя» были опубликованы посмертно в 1782 году. Руссо пишет:

«И вот я один на земле, без брата, без ближнего, без друга – без иного собеседника, кроме самого себя… Все кончено для меня на земле. Тут мне не могут причинить ни добра, ни зла. Мне не на что больше надеяться и нечего бояться в этом мире, и вот я спокоен в глубине пропасти, бедный смертный, – обездоленный, но бесстрастный, как сам бог».[27]

С последней характерной нотой безрассудного, патологического самовозвеличивания – «как сам бог» – Руссо завещал последующим поколениям безумную романтическую идею уединения, его мук и его наслаждений, его униженности и героического благородства (скиталец в горах и как бы оркестровые трели в фортепьянной партии у Шуберта). Мы находим те же представления в столь разных художественных формах, как шубертовская песня, поэмы Байрона, живопись Фридриха. Ценя уединение, Руссо утверждает:

«Эти часы одиночества и размышленья – единственные за весь день, когда я бываю вполне самим собой, принадлежу себе безраздельно, без помех и могу на самом деле сказать, что я таков, каким природа пожелала меня сделать».