– Я слишком долго жила ради других. Ради папы с его питомником, ради детей – в основном ради детей. А теперь они так заняты своей жизнью, что почти не звонят. Мне приходится заучивать их расписание и выслеживать их не хуже, чем Пуаро. Эдакая охотница за головами с телефоном в руке.
– Если Джиллиан и Мэдди смогли вылететь из гнезда, то как раз потому, что это ты подарила им крылья и научила летать.
– Хотела бы я иметь крылья.
– Это моя вина, – ответила мама, и балкон скрипнул под ее ногами.
– Почему? – спросила Мередит, подходя к разделявшей их балконы ограде.
Мама тоже приблизилась, и они вдруг оказались лицом к лицу, в паре шагов друг от друга. Мередит наконец-то смогла взглянуть матери в глаза.
– Вы все поймете из моего рассказа.
– В конце этой истории я пойму, где допустила ошибку?
Мать поморщилась, и в слабых проблесках света ее лицо стало похоже на старую вощеную бумагу.
– В конце ты поймешь, что ошибки совершала не ты. Заходите ко мне. Я расскажу про Лужский рубеж.
– Ты уверена? Уже поздно.
– Уверена, – сказала мать, открыла раздвижную дверь и исчезла.
Мередит вернулась в ярко освещенную каюту. Нина, сидя на кровати, сушила полотенцем короткие черные волосы.
– Там, наверное, ничего не видно?
– Мама хочет продолжить.
– Сейчас? – Нина вскочила, уронив на пол мокрое полотенце, и бросилась к двери.
Мередит подобрала полотенце, отнесла в ванную и повесила на сушилку.
– Ты идешь? – нетерпеливо сказала Нина от двери.
Мередит повернулась к сестре:
– А у тебя есть крылья.
– Чего?
– Может, я как какой-нибудь страус или птица додо. Слишком долго не отрывалась от земли и разучилась летать.
Нина рассмеялась, обняла ее и вытолкнула из каюты.
– Никакой ты не страус, и вообще они, кстати, довольно мерзкие твари и жуткие индивидуалисты.
– И кто я тогда? – Мередит постучала в соседнюю дверь.
– Я думаю, ты лебедь. Они, между прочим, выбирают пару на всю жизнь. По-моему, они даже летать друг без друга не могут.
– Странно от тебя такое слышать. Вроде ты не романтик.
– Ага, – Нина взглянула на нее, – зато ты – очень даже.
Мередит удивилась. Она никогда не считала себя романтичной натурой. Это определение больше подходило ее отцу, который любил всех без исключения и был мастером по части красивых жестов. Или Джеффу, который никогда не забывал поцеловать ее перед сном – даже глубокой ночью, даже если вымотался.
Но, возможно, романтичными можно назвать и тех, кто в юности встречает любовь своей жизни и даже не задумывается, насколько ему повезло.
Дверь отворилась; седые волосы мать распустила, на ней был просторный синий халат – такие висели в каждой каюте. Было настолько непривычно видеть ее в яркой одежде, что Мередит удивленно моргнула.
И тут до нее дошло.
– Вера различает цвета, – сказала она.
Нина ахнула.
– Ну конечно. Значит, и ты их различаешь.
– Нет, – ответила мама.
– Но как тогда…
– Никаких вопросов, – отрезала мать, – таковы правила. – Она прошла в спальню, легла и откинулась на подушки.
Мередит с Ниной устроились в гостиной части на диване. В тишине слышалось только их дыхание и плеск волн о борт лайнера.
– Вера не может поверить, что опять должна расстаться с детьми, – плавно заговорила мама, голос звучал сильно и мелодично. Она больше не казалась ни хрупкой, ни старой; на ее губах проступила полуулыбка, веки оставались прикрытыми. – Тем более после того, как с таким трудом привела их домой. Но Ленинград стал городом женщин, и его жительницы должны обороняться от немцев. По этой причине ясным солнечным утром Вера снова целует