Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского

«У нас с утра – куча народу: студенты-солдаты, студенты-офицеры, высаженные „народом“ из автомобилей журналисты, старые знакомые, годами не виданные (Туган-Барановский, например, с маленьким сыном), вплоть до брата Сергея, седого, больного, приведенного своей сиделкой (мы тут видели его в последний раз). Да всех не перечтешь! Мы вместе вышли на улицу, к таврической решетке в толпу. И в толпе все почти знакомые, да и незнакомые улыбались нам как друзьям. Погода была удивительная: легкий мороз и нежная солнечная метель.

Такие бывают летние дожди под солнцем. Снежинки, падая, отливали радугой.

Не помню, сколько времени ходили мы под этой белоперистой пургой, пока вернулись домой завтракать – в еще большей компании».

З. Гиппиус.

Дмитрий Мережковский

Революции и смута не помешали Мережковским и Философову ближе к лету уехать в Кисловодск. Однако издали все казалось еще страшнее. В августе отправились домой, с большим трудом доехали до Петербурга.

«И первое впечатление – страшный, невиданный еще, Петербург. Черный, грязный, усыпанный шелухой подсолнухов, с шатающимися бандами расхлястанных солдат… Было чего испугаться».

З. Гиппиус

На протяжении осени страшного 1917 года супруги Мережковские находились в гуще событий. Они дружили с Александром Керенским, к ним часто заходил приехавший из Парижа эсер Борис Савинков. Их старый знакомый Александр Карташев стал обер-прокурором Синода, то есть, попросту говоря, министром религии.

Мережковские видят, насколько безвольно Временное правительство, понимают, что Россия катится в пропасть и что поделать с этим ничего невозможно.

Июльская демонстрация в Петрограде, 1917 г.

Катастрофа

Петербургские дневники Зинаиды Николаевны – одно из самых сильных и убедительных антибольшевистских высказываний в русской литературе. По силе эмоционального воздействия их можно сравнить только с «Окаянными днями» Ивана Бунина.

А в стихах получалось еще выразительнее и страшнее:

Лежим, заплеваны и связаны,
По всем углам.
Плевки матросские размазаны
У нас по лбам.

Нет, не только и не столько холод и голод революционных лет угнетают Мережковского и Гиппиус, сколько унижение, которое испытывали тогда все свободные и мыслящие люди. Унижение оттого, что к власти над ними пришли… уголовные преступники.

«Вот холодная, черная ночь 24–25 октября. Я и Д. С., закутанные, стоим на нашем балконе и смотрим на небо. Оно в огнях. Это обстрел Зимнего дворца, где сидят „министры“. Те, конечно, кто не успел улизнуть. Все эсеры, начиная с Керенского, скрылись. Иные заранее хорошо спрятался. Остальных, когда обстрел (и вся эта позорная битва) кончилась, повели пешком, по грязи, в крепость, где уже сидели арестованные Керенским, непригодные большевикам или им мешавшие люди.

На другой день, – черный, темный, – мы вышли с Д. С. на улицу. Как скользко, студено, черно… Подушка навалилась – на город? На Россию?

Хуже…»

З. Гиппиус. Дневники

Вот строки из дневников Гиппиус 1917-1918 годов: