Зинаида Гиппиус. Муза Д. С. Мережковского

Тем временем правительство Пилсудского было вынуждено заключить с советской Россией мир и налаживать с нею дипломатические связи. У Польши не было сил продолжать вооруженное противостояние с Россией. А большевики требовали высылки Савинкова.

Б.В. Савинков. 1920 г.

«Варшава накануне большевиков. Мы уехали оттуда в пятницу, 31 июля, в тот холодный, несчастный вечер, когда несчастные поляки отправили свою несчастную делегацию к Барановичам – молить издевающихся большевиков о перемирии. Не вымолили. Что-то происходит очень странное».

З. Гиппиус. Дневники

Мережковские поняли, что их деятельность в Польше не приносит результатов. Сразу же после заключения польско-советского перемирия в Минске, которое они сочли позорным, супруги уехали в Париж. Это случилось 25 октября 1920 года. Философов ненадолго покинул Варшаву, но потом вернулся и издавал здесь газету «За свободу».

Дальнейшая его судьба была связана с Польшей. Так распалось «троебратство».

Дальнейшая судьба Савинкова была страшна. В октябре 1921 года его выслали из Польши. Он побывал в Англии, потом встречался с Муссолини и, наконец, в 1924 году имел неосторожность приехать в советскую Россию. Его арестовали, приговорили к расстрелу, но заменили смертную казнь тюремным заключением. Из тюрьмы он пишет эмигрантам открытые письма с призывами прекратить борьбу против Советского Союза. Сообщает, что признает только советскую власть.

Мережковские восприняли эти воззвания Савинкова как невообразимое предательство. Они еще, наверное, не вполне представляли, что в Советском Союзе к заключенным применялись такие меры воздействия, после которых они подписывали любые бумаги.

В 1925 году Борис Савинков, согласно официальной версии, покончил с собой, выбросившись из окна здания ВЧК на Лубянке.

Снова в Париже

Разумеется, Мережковские были подавлены и расстроены тем, что произошло в Польше. Им всегда казалось, что они могут изменить мир, и если не спасти его, то, по крайней мере, сделать в нем что-то очень важное. Когда надежды не оправдывались, их постигало глубокое разочарование. Особенно пала духом Зинаида Николаевна. Дмитрий Сергеевич все же питал надежды на единомышленников в Париже, на возвращение Философова, но у Гиппиус уже не осталось никаких иллюзий.

Зинаида Николаевна после расставания относилась к Философову как к блудному сыну – каждая весть о его деятельности, его словах, его удачах и бедах вызывала у нее душевную боль.

В Париже Мережковские поселились в своей старой квартире – она сохранилась, несмотря на то что с начала революции денег за квартиру они не платили.

Очень многие эмигранты завидовали им – какое счастье войти в свою прежнюю квартиру, открыть двери своим ключом, увидеть привычную, знакомую обстановку. Свои книги, бумаги, старые письма – радости, недоступные большинству беженцев.

Некоторое время супруги еще жили вестями из Польши – неутешительными. Польское правительство боялось большевиков и не было готово к продолжению вооруженного конфликта с ними. А Европа… У Европы хватало собственных проблем. О Варшаве и Философове пришлось забыть.

В Париже у Мережковских начал складываться новый круг общения – Борис Зайцев, Александр Куприн, Иван Бунин, Иван Шмелев, Павел Милюков, Марк Алданов. В Петербурге они принадлежали к разным кругам и течениям, здесь же составляли «общество уцелевших при кораблекрушении». Появлялись и прежние друзья и знакомые. Кто-то бежал через Константинополь, иные, спасаясь от большевиков, перешли пешком Финский залив, как баронесса Варвара Ивановна Икскуль. А вскоре подоспели и пассажиры «философских пароходов». Конечно же Мережковский попытался найти себе место в литературной и научной жизни Парижа. Он читает лекцию о Европе и России в Зале научных обществ. Позже она войдет в его книгу «Царство антихриста».

Гранд-опера, Париж, 1920-е гг.

В эти годы в Париже существовали русские издательства, русская пресса. Французы также интересовались эмигрантами и их книгами, роман Зинаиды Николаевны «Чертова кукла» вышел на французском языке.

В 1924 году Мережковский обратился с просьбой о пенсии к чешскому президенту Томашу Масарику, у которого была программа поддержки русских эмигрантов. Его просьба была удовлетворена. Это решило многие материальные проблемы семьи.

Тем не менее жить так, как они привыкли, было все равно трудно. В эмигрантских газетах платили очень мало. А для французов они «своими» так и не стали. Хотя в двадцатые годы Мережковские часто встречались с Анатолем Франсом, Анри де Ренье и другими французскими писателями.