Златокожая девушка и другие рассказы

Майкрофт шумно передвинул пачку бумаг на столе: «Все это замечательно, Чолвелл! Надеюсь, у вас все получится. Но я вложил средства Джины в консервативные фонды. Она пользуется вполне удовлетворительным доходом. А в том, что касается лично меня – мне едва хватает денег, чтобы платить за аренду. Так что…»

«Разумеется, разумеется, – отозвался Чолвелл. – Энтузиазм побуждает меня действовать слишком поспешно. Иногда я не умею вовремя сдержаться, – он погладил подбородок. – Вы хорошо знакомы с Кодироном, мадемуазель Парльé?»

«Я родилась в Ангельске».

Доктор Чолвелл кивнул: «Мои владения – недалеко оттуда… Когда вы намерены нанести визит? Возможно, я мог бы…» Он вежливо замолчал, как если бы предоставляя Джине самой представить себе, чтó он мог бы сделать.

«Не знаю, когда именно я туда отправлюсь… В ближайшее время».

Чолвелл снова кивнул: «Что ж, надеюсь увидеться с вами снова – может быть, вы позволите мне устроить для вас небольшую экскурсию и показать, чем я занимаюсь, после чего…»

Джина покачала головой: «На самом деле я не интересуюсь курами – за исключением тех случаев, когда мне приходится их есть. В любом случае, моими деньгами заведует господин Майкрофт. Я – несовершеннолетняя. Считается, что я не могу нести ответственность за вложение своих средств. Так что охмуряйте господина Майкрофта, не теряйте время на меня».

Чолвелл не обиделся. Он серьезно кивнул: «Да, это несомненно не более чем спекуляция, и я понимаю, что Майкрофту приходится соблюдать осторожность». Чолвелл взглянул на часы: «Как насчет обеда, Майкрофт?»

«Я присоединюсь к вам в фойе через десять минут».

Чолвелл поднялся на ноги: «Хорошо!» Он поклонился Джине: «Было очень приятно с вами встретиться».

После того, как он ушел, Майкрофт снова откинулся на спинку кресла и стал задумчиво попыхивать трубкой: «Странный тип, старина Чолвелл. Несмотря на внешние чудачества, у него неплохо работают мозги – хотя с первого взгляда так не скажешь… Похоже на то, что его птицефабрика действительно могла бы приносить доход».

«На Кодироне страшный ветер, и там ужасно холодно, – с сомнением возразила Джина. – Разводить птицу лучше было бы на Изумрудной планете или на Бо-Эре». Она вспомнила далекие миры, и в ее уме всколыхнулись воспоминания о странных ландшафтах, цветах и звуках, о таинственных руинах и шокирующих обычаях.

Охваченная внезапным возбуждением, она вскочила на ноги: «Господин Майкрофт, я вылетаю на следующем пакетботе!»

«Сегодня вечером?»

Лицо Джины вытянулось: «Ладно – значит, завтра».

Майкрофт нарочито бесстрастно выбил из трубки пепел: «Прекрасно понимаю, что мне не следует тебе препятствовать».

Джина похлопала его по плечу: «Вы просто замечательный человек, господин Майкрофт! Хотела бы я быть такой же добропорядочной, как вы!»

Глядя в ее озарившееся воодушевлением лицо, Майкрофт понял, что сегодня он больше не сможет работать.

«А теперь мне пора, – сообщила Джина. – Пойду, сейчас же закажу билет». Она потянулась: «Ох, наконец-то! Я уже чувствую себя гораздо лучше, господин Майкрофт!»

Она выбежала из кабинета, веселая и проворная, как красный глиссер «Лунатик», который она видела из окна.

Майкрофт молча отодвинул пачку бумаг, поднялся на ноги и наклонился над микрофоном: «Руфь, на тот случай, если будет какое-нибудь срочное дело, сегодня я проведу вечер в клубе – скорее всего, мне не помешает попариться в сауне».

Руфь возмущенно кивнула, бормоча себе под нос: «Маленькая вертихвостка! Почему она не может держаться подальше и заниматься своими делами? Бедняга Майкрофт уже места себе не находит…»

III

Вымирающее поселение – мрачное зрелище. Кварталы пустеют, вдоль улиц с безжизненным спокойствием дует ветерок, не потревоженный человеческими голосами; все становится, в общем и в целом, каким-то серым и грязно-бурым. Здания приходят в упадок, причалы крошатся, опоры и перекладины прогибаются, разбитые окна зияют, как черные морские звезды.

Прежде всего безлюдными становятся районы, населенные беднотой. Мостовые, усеянные обрывками пожелтевшей бумаги, покрываются выбоинами и трещинами. Более благополучные районы какое-то время продолжают жить по инерции, поглощая накопленные ресурсы, но и там остаются лишь немногочисленные старики и подростки – стариков удерживает память о прошлом, а молодежь – наивная мечта о лучшем будущем. На чердаках и в хранилищах дряхлеют и разваливаются заброшенные утварь и оборудование, высвобождая запахи шелушащегося лака и трухлявого дерева, плесневеющей одежды и сухой бумаги.