Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

Я сказала, что нам просто надо вернуться. Иэн покачал головой – он выпил несколько бутылок пива, а я не умела водить машину с механической коробкой передач. Дороги неосвещенные и извилистые. Мы поставили палатку и почистили зубы, сплевывая в грязь, потом улеглись в раздельный спальный мешок на двоих, прислушиваясь к скрипу секвой на ветру.

Хотя мне не хотелось того, чего хотели Патрик и его друзья, мне все равно нравился их выбор. Я завидовала их целеустремленности, самоотдаче, точному знанию, чего они хотят, и умению говорить об этом вслух – всему тому, чему я завидовала всегда. Все они такие цельные и такие спортивные. Не легче было оттого, что я с трудом понимала, чем занимается большинство из них, я просто знала, что у них это хорошо получается.

В двадцать восемь лет Патрик построил что-то сложное и обширное, что-то полезное – то, что люди, казалось, любили. Я думала, что будет, если он и его друзья продолжат управлять индустрией – ведь у них, казалось, получится. Еще я думала, что это может означать на личном уровне. Наша дружба уже поостыла, видимо, с обеих сторон. Мне было интересно, изменят ли его деньги и статус, не стану ли я ему обузой. Меня беспокоило, что в его положении часто не оставалось ничего другого, как соответствовать определенным ожиданиям: система, которой они подчинялись, не просто была мощна, это целая машина. Идеологии, кажущиеся привлекательными, как и большая часть создаваемой технологии, соблазнительны в краткосрочной перспективе и потенциально разрушительны при доведении их до логического конца. Нерадостно было наблюдать, как он превращается в публичную личность: порой он одобрял в социальных сетях публикации, политику или позиции, меня удивлявшие и нервировавшие. В личном общении он был забавным, вдумчивым, непредубежденным. Но у публичной персоны, с которой я часто не соглашалась, были перекосы, влияние и власть.

Я поделилась этим с Иэном, который читал с фонариком. Он пожал плечами, и свет запрыгал по откидному полотнищу.

– Думаю, ты недооцениваешь то, что, возможно, есть у тебя, а у них нет, – сказал он.

– Тебя? – спросила я, повернувшись на бок лицом к нему.

– Как мило, – сказал он. – Но, думаю, что-то большее. Надо просто подумать.

Мне казалось, последние четыре года именно то, что отличало меня, в нематериальном смысле, от людей из Кремниевой долины, я пыталась сублимировать. Работа в сфере технологий была бегством от непрактичной, эмоциональной, мечтательной, ностальгической, амбивалентной и неудобной части моей личности – той части меня, желавшей знать чувства каждого, сорвать сроки, чтобы прочитать роман, просто расчувствоваться и не иметь никакой очевидной рыночной стоимости.

В конце концов я признала, что предлагаемое мной и впрямь не меньшая ценность в неэкономическом плане, чем предлагаемое предпринимателями. Но и не большая ценность – просто нечто другое. Ценность зависела от того, ради кого я живу. Вряд ли это было откровением, но смирение с этим требовало определенного перепрограммирования. Я пришла и оставалась по практическим соображениям – деньги, социальное положение, – но и эти причины были личными. Больше желаний меня смущала невозможность говорить о них вслух. С облегчением я вошла в ряды тех, кто о них говорил, и это было превосходно и защищало от неопределенности, отверженности и неуверенности.

К сожалению, мои мотивы не выдерживали проверку временем. В тех, на кого я старалась произвести впечатление, не было ничего выдающегося. Большинство из них умны и милы, но таких много. Новизна поблекла, цель казалась все более сомнительной. Я продолжала цепляться за веру в то, что должна обрести смысл или самореализацию в работе, – результат более чем двух десятилетий установок образовательной системы, поощрения родителей, социально-экономических привилегий и мифологии поколений, – но вместо того, чтобы чувствовать себя удовлетворенной, я чувствовала себя не в своей тарелке, разочарованной. Возможно, в этом крылась причина моего сочувствия молодым предпринимателям Кремниевой долины: у меня были моральные, духовные и политические сомнения относительно моего выбора в двадцать пять лет, в то время как многие из них сделали выбор на десятилетие раньше, в подростковом возрасте. Конечно, думала я, некоторые хотели соскочить на ходу – или то были мои проекции.