Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

В начале ноября я открыла ноутбук и обнаружила, что команда «Условия предоставления услуг» ломает голову над хранилищем, где якобы собирали данные расследований о том, что следы группы секс-торговцев и педофилов ведут в пиццерию в Вашингтоне, округ Колумбия. Я прокручивала чат, пытаясь наверстать упущенное. Содержание было как-то связано с утечками электронных писем из президентской кампании, но все было туманно и отдавало теориями заговора.

Я не могла заставить себя включиться. Не понимала, на что смотрю, да и не стремилась понять. Мои товарищи по команде, казалось, держали все под контролем. Я была им очень признательна за их готовность решать проблемы, за их хорошее настроение и любопытство к интернет-подполью. Я переключила внимание на уведомления об удалении контента в связи с нарушением авторских прав, когда они добавили смайлики вращающихся кусочков пиццы в чат команды. О хранилище я забыла, пока все не всплыло в новостях.

Позже я думала, не пропустила ли я его, потому что я продукт технологической индустрии – с ее отвращением к контексту и акцентом на скорость и масштаб, а также чудовищной близорукостью – гораздо больше, чем сама готова признать. Или, может, это мое личное упущение – может, я не аналитик. Может, я не системный мыслитель.

Пусть так: системные мыслители тоже это пропустили.

Мы с Патриком встретились за обедом. Я нашла его читающим фирменный журнал в глубине ресторана. Он подождал, пока я сниму пальто, и наклонился через стол.

– Для технической индустрии наступает зима? – спросил он. Я подумала, что в Сан-Франциско зимы не бывает, всегда зима – Марк Твен. Потом я поняла, что он ссылается на популярный фантастический роман: зима означала, что грядет неизбежное ухудшение.

В ходе сезонной предвыборной кампании Кремниевой долине уделялось повышенное внимание. Те же публикации, где недавно анализировали выбор технологических компаний на уровне детализации, принятом для заявок в Комиссию по ценным бумагам и биржам, начали пересматривать позицию горячих сторонников. Пошли разговоры об антимонопольном законодательстве, регламентах безопасности потребительских товаров, патентах и законах об авторских правах. Начали обращать пристальное внимание на интернет-зависимость и на то, как технические компании усугубляют экономическое неравенство. Уловили распространяющуюся по социальным сетям дезинформацию и конспирологический контент. Индустрия не привыкла привлекать внимание таким образом.

Я сказала, что техническая индустрия будет в порядке, если обмакнуть кусок хлеба в лоток с оливковым маслом. Если технологии ждет расплата и в результате меньше стартапов будет делать софт для совместной работы, продавать рубашки с воротником на пуговках или недоплачивать внештатным работникам, мне это не казалось концом света. За технологическую индустрию я не тревожилась. В любом случае, есть опасности серьезнее. Патрик кивнул. Он выглядел таким же изможденным, как и я. Неподходящий момент опять спорить о достоинствах Долины.

Я сказала, что мне хотелось оптимистичного взгляда в будущее. Что у него для меня есть? Я так привыкла, что он выдвигает контраргументы, подбадривает меня, заставляет видеть новое будущее. Он был таким продуктивным, таким эффективным. Конечно, у него были решения. Патрик уставился на свои руки.

– Я на самом деле не знаю, – сказал он. – Ситуация скверная.

Ближе к концу обеда он извинился – сказал, что должен ненадолго позвонить на работу. Его компания находилась на завершающей стадии нового раунда сбора средств – просто дополнительный якорь на будущее. Слишком много политической неопределенности. Мы расплатились и ушли, застегивая на холоде черные пуховики.

Когда мы шли по Фолсом-стрит, Патрик присоединился к телефонной конференции. Улицы были темны и пустынны. Он достал из рюкзака планшет, открыл электронную почту и пальцем поставил подпись на нескольких документах. Меня поразили спокойствие и уверенность, с которыми он шагал по этому миру. Я попыталась ослабить хватку на ручках сумки.

Мы прошли под автомагистралью на эстакаде, в сторону Саут-оф-Маркет. Я посмотрела на Патрика, который радостно и весело болтал, быстрыми развернутыми предложениями. Я подумала, что это будет для него означать, если наступит зима. Я понятия не имела о ставках. Я не знала, кто из нас считал, что мы можем потерять больше.

Несколько недель спустя, читая форум с высокой модерацией, я пришла к простому выводу. В комментариях обсуждали стартап Патрика, новость о его последнем раунде сбора средств: оценка была одной из самых высоких в Долине для частных компаний. В рассеянном свете под автострадой той ночью он стал одним из самых молодых миллиардеров в мире.

Я позвонила разработчику, утверждавшему, что он ответственен за громкий взлом.

– Ты сможешь что-нибудь сделать? – спросила я, чувствуя себя как ребенок. Носком я ковыряла ковер.

Он помолчал.

– Я не совсем понимаю, о чем ты просишь, – сказал он. – На самом деле это работа медленная. Она может занять месяцы, и нет никакой гарантии.