Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

Отнести снадобье гаитянских колдунов к разряду приятных наркотиков было бы опрометчиво. Но с грибами эту дрянь объединяет латентный потенциал. Будучи полностью парализован, но в ясном уме, отравленный японец тоже отчётливо видит свою скорбящую родню. Но по исцелении он подгоняет свой печальный опыт сообразно канонам общественной логики и морали. Последствия отравления фугу известны всем. В магическом мире Гаити у Клервиуса Нарцисса также были свои представления о том, как попадают в могилу, и кем из неё выходят.

И я не смогу разобраться в гаитянских таинствах, пока мне не станет ясно, как он, Нарцисс, мыслит. К счастью, в моём распоряжении была богатая литература, нужная мне, прежде чем я вернусь на таинственный остров.

VIII. Смерть в стиле вуду

Граф Карниц-Карницки был человек сострадательный, и его изобретение прогремело на всю Европу. Идея устройства пришла в голову камергеру русского царя на похоронах одной бельгийской девушки. Лишь только о крышку гроба ударили первые комья земли, из-под неё донёсся жалобный голос, ужаснувший священника и скорбящих. Многие дамы упали в обморок. Граф так и не смог забыть тот крик. Страх преждевременного погребения в викторианской Европе царил повсеместно.

Он презентовал своё изобретение на рубеже веков[122]. Устройство было простым, надёжным и равно доступным по цене всем слоям населения. Совсем малоимущие люди могли одолжить его напрокат. Это был герметический бокс с длинной трубкой, выводимой сквозь отверстие в гробу, когда тот опускали в яму. На груди усопшего устанавливали стеклянный шар, соединённый с боксом пружиной. При малейшем колебании шара, если мёртвый вздохнёт, крышка бокса отскакивала, пропуская в ящик воздух и свет. Далее шла череда сложных операций, достойных ухищрений Руба Голдберга[123].

Над могилой выскакивал флажок, загоралась лампочка, и полчаса кряду дребезжал звонок. По замыслу графа, трубка не только снабжала погребённого кислородом, но и служила резонатором голосу ожившего. Немудрено, что в ту пору сей аппарат вызвал сенсацию и стал символом технического прогресса. Он упоминается в завещаниях тысячами французов. А в Америке его предлагали распределять за казённый счёт.

Бум вокруг графского изобретения спровоцировала эпидемия преждевременных погребений, непонятных светилам тогдашней медицины. Жёлтая пресса постоянно писала о ком-то, кого чуть было не похоронили заживо. Мы читаем в типичной заметке в «Лондонском эхе» за март 1896-го года о следующем: Никифор Гликас[124] – православный митрополит острова Лесбос, скончался на восьмидесятом году жизни. Согласно обычаю его церкви, труп церковника нарядили и посадили на трон для круглосуточного прощания с прихожанами под присмотром высших церковных чинов. На другую ночь старец открыл глаза и с ужасом обнаружил плакальщиков, копошащихся у его ног. В не меньшем изумлении пребывали и попы, чей духовный лидер не умер, а всего лишь впал в оцепенение. «Будь на месте этого человека обыкновенный мирянин, его бы, наверное, закопали живым в первую ночь», – констатирует циничный корреспондент английского «Эха».

Ещё один знаменитый случай – преподобный Шварц, миссионер на Востоке, которого якобы вернули к жизни звуки любимого псалма[125]. Прихожане во время службы были потрясены, когда голос из гроба стал подпевать церковному хору.

Сегодня оба примера выглядят анекдотически, но когда-то их обсуждали всерьёз и подолгу, повышая градус похоронной истерии. В вышедшей в 1905 г. книге британского медика, сотрудника Королевского хирургического колледжа[126] собрано 219 историй погребения заживо со счастливым концом и 149, завершившихся трагически. Плюс десять случаев вскрытия ещё живых пациентов и два примера возвращения к жизни при бальзамировании.

Неудивительно, что многим совсем не хотелось подвергать себя такому риску. Ганс Христиан Андерсен постоянно носил с собой подробную инструкцию на случай своей внезапной смерти. Уилки Коллинз[127] клал аналогичную шпаргалку на столик, отходя ко сну. Великий Достоевский запретил предавать своё тело земле ранее, чем через пять дней после смерти. Видные представители британской знати шли на ещё более крутые меры (их нежданное сходство с практиками гаитянских колдунов едва ли встретило бы одобрение в аристократической среде). Чтобы избавить умершего члена семьи от участи зомби, водунист пронзает сердце покойника ножом. Известный антиквар Фрэнсис Даус[128] завещал отделить ему голову от тела хирургическим способом. Некая Гарриет Мартино просила сделать то же самое. Ада Кавендиш[129] – знаменитая актриса тех лет, хотела, чтобы ей рассекли яремную вену. Сердце вдовы востоковеда Ричарда Бартона[130] следовало проткнуть иглой. Даниэл О’Коннелл – епископ берклийский, а вместе с ним и лорд Литтон[131], велели вскрыть сразу несколько вен, чтобы наверняка не очнуться в гробу под землёй.