Змеи и виртуозы

– Дело не в этом, просто… это для очень ограниченного круга слушателей, нишевый товар. Сложнее будет вернуться к прежней популярности. Полагаю, они хотят внести некоторые изменения, не более.

Сжимаю пальцами тюнер и мрачнею.

– Я не собираюсь переписывать песню.

– Эйден, взгляни с логической точки зрения на ситуацию…

– В моем контракте указано, что в вопросах творчества все решаю я.

– Это так. – Отец откидывается на спинку, проверяет узел красного галстука и поправляет очки на носу. – А также есть пункт о том, что последнее слово, что и как выпускать, за «Симпозиумом».

Во мне закипает протест, но я молчу – нет настроения вступать в спор. Кроме того, если отец принял решение, заставить его поменять мнение практически невозможно.

Одна из причин, по которой он еще на моей стороне.

Слабое утешение, хотя я невольно задаюсь вопросом, можно ли счесть это пусть и слабой, но поддержкой?

Мы заканчиваем разговор, мне удается уклониться от попыток убедить себя пересмотреть текст. Я несколько лет ничего не писал, и теперь, когда мне удалось, первые попытки встречены критикой.

Мрачно им, черт возьми.

Будто непонятно, что все когда-либо мной написанное – завуалированный призыв о помощи, крик души в обертке запоминающихся текстов и легкой мелодии.

Люди всегда будут верить тому, что им говорят, если это соответствует их собственному представлению о тебе.

Люди, которым нужна лишь обертка, едва ли будут вслушиваться в тексты, они им безразличны.

Они видят именно то, что показывает им моя пиар-команда.

Прохожу в кухню, опираюсь одной рукой на столешницу, другой провожу по лицу.

Массирую точки над бровями, где зарождается боль. Оглядываю комнату дома в тринадцать сотен квадратных футов. На самом деле в нем нет ничего особенного: паркетный пол изрядно потерт, в каждой комнате дурацкие обои в цветочек, но он был единственным, расположенным так близко к дому Райли.

После того как я прожил здесь больше суток, он приобрел черты жилья Эйдена Джеймса: на полу и в ящиках россыпь оберток из-под мятных леденцов, повсюду разбросана одежда, на каждом листке бумаги слова и ноты, за несколько дней я исписал все, что можно было.

Это и обертки от конфет, стикеры для заметок, потертый том «Метаморфоз» Овидия, который я обнаружил наверху в спальне и повырывал страницы. Все, что было под рукой, когда на ухо мне шептала муза.

Мне казалось, чем быстрее я запишу, тем проще будет сделать вид, что моя муза не имеет к этому никакого отношения.

Достаю из шкафчика бутылку «Джеймсона», наливаю в стакан на один палец и прохожу к окну, чтобы посмотреть, что происходит в доме на другом берегу.

Снег плотным слоем укрыл землю, остался лежать на ветках деревьев, эффективно заглушив яркостью белого остальные краски природы. Пробегаю взглядом по ветке сосны прямо у окна и отмечаю, как красиво переливается снег.

Солнце заходит, небо стремительно темнеет, а в окнах ее дома по-прежнему не горит свет. Я задаюсь вопросом, где, черт возьми, ее носит. Не будь встречи с отцом, я бы следил за ней весь день. Однако у меня есть и другие дела.

Я обязан уделять время творчеству. И отцу тоже.

Наконец желтый свет вспыхивает на крыльце, я делаю глоток из стакана, чувствуя, как член твердеет при мысли о Райли. Я думал, домой она приедет на такси, но нет, у дома останавливается джип.

Сильнее сжимаю стакан, кольца впиваются в каждый палец.

Я молча наблюдаю, хотя внутри все бурлит.

Открывается дверь со стороны пассажира, она выходит, а следом Калеб, бежит к ней и берет под локоть. Потом переносит руку на талию, и так они доходят до крыльца, там он привлекает ее к себе.

Все логично и разумно, он помог ей дойти до крыльца, потому что дорожка скользкая. В этом я уверен, точно помню, что солью ее Райли не посыпала.

Однако не способен рассуждать логически и разумно. Я смотрю на них, и сердце начинает биться так быстро, что реально может выскочить из груди.

Калеб задерживается перед дверью, затем оборачивается, оглядывает пространство вокруг дома, в том числе деревья, и переводит взгляд на мой дом, замечает меня.

Я не пытаюсь спрятаться, даже не отстраняюсь.

Плевать, что он может меня увидеть и понять, что я за ней слежу.

Будет вести себя осмотрительнее.

Какой бы отвратительной лгуньей ни была Райли, как бы я ни злился на нее за сделанное, я никому не позволю вытащить ее из всего этого раньше, чем я сломаю ей жизнь.

А может, придумаю что-то и похуже.

Я не дам ему возможности спасти ее от тьмы, прежде чем моя месть вонзит в нее когти.

Рука Калеба ползет от ее талии вверх. Похоже, он не понимает, кому решился противостоять. Хочет произвести на нее впечатление, показать, какой он милый американский парень. Впрочем, он такой и есть.

Биение сердца отдается ударами в голове. Стараюсь представить его искалеченное тело на заснеженной земле. С большим усилием отвлекаюсь от мысли о том, как приятно было бы ощутить кулак, врезающийся в тело до кости, я могу его покалечить так, что он больше никогда к ней не прикоснется.