Змеи и виртуозы

– Что я тебе сделала плохого, Бойд? – Я говорю так тихо, что едва сама себя слышу. Натыкаюсь на его равнодушный взгляд и начинаю сомневаться, произнесла ли это вслух. Открываю рот, чтобы повторить и замираю, видя, как он качает головой.

– Что?

– Я хотела сказать, – закусываю нижнюю губу и выдерживаю паузу. – Мне просто интересно, что я сделала такого, за что ты меня ненавидишь? Я думала, что все хорошо, так, возможно, и было до… – Замолкаю, чтобы перевести дыхание, воздух толчками выходит из легких. – …до Нью-Йорка. Но сейчас мы будто вернулись в прошлое, в то время… до смерти мамы.

– Я не хочу об этом говорить.

Снова и снова сглатываю жар в горле, вместо огня там теперь твердый ком пепла.

– Конечно нет. Ведь придется испытать настоящие человеческие эмоции.

Глаза его вспыхивают. Он долго молчит, просто смотрит на меня, потом вздыхает и проводит рукой по лицу.

– Эмоции – вещь переоцененная, Райли. – Он отворачивается, челюсть ходит из стороны в сторону, потом взгляд вновь возвращается ко мне. – Их лучше приберечь для важных вещей.

Боль пронзает грудь, такое ощущение, что с меня начинают сдирать кожу по частям. Слова проникли в самое сердце, пронзив его насквозь.

Я больше не могу сдерживать слезы, поэтому перемещаю телефон экраном к потолку. Провожу кончиком языка по шраму – привычный жест в поисках защиты. Нет, это не должно так сильно ранить, ведь за годы жизни с матерью мне пришлось вынести немало физической боли, даже от самой себя. Отчего же именно эти слова так травмируют душу, впиваются когтями, тревожат разум, они причиняют боль такой силы, что я не уверена, получится ли когда-то ее преодолеть.

Почему шрамы от ран невидимых беспокоят сильнее всего?

– Райли? – Брат пытается вернуть меня в действительность. Может, хочет извиниться или сказать, что я неправильно поняла? Или продолжить разговор, сменив тему?

Что бы то ни было, этого не хочу я.

Палец зависает над красным значком завершения разговора, и я отключаюсь, едва мое имя слетает с его губ.

Телефон валится на пол, я встаю, отметив, как дрожат колени.

Лицо в зеркале все в красных пятнах, провожу пальцами под глазами, пытаясь стереть следы слез, ведь скоро мне надо идти на ужин в честь Дня благодарения в дом матери Калеба.

Я быстро переодеваюсь в плиссированную юбку лавандового цвета и черный кашемировый свитер – подарок Фионы на Рождество два года назад.

Приглаживаю рукой мягкую ткань, размышляя о том, чтобы ослушаться приказа Эйдена и нанести макияж. С тех пор как я перестала маскировать шрамы, мне никто не сказал ни слова, но я все же чувствовала на себе любопытные взгляды, что добавляло дискомфорта.

Впрочем, как по мне, так пусть они лучше разглядывают мои шрамы, чем судачат о причине появления в городе рок-звезды и о том, что он поцеловал меня в ресторане.

При малейшем воспоминании губы мои начинает покалывать, в его взгляде было столько благодарности – этого достаточно, чтобы заставить меня забыть, зачем он появился в городе.

Все это, пожалуй, делает меня деревенской дурочкой, но это неважно.

По крайней мере, умру я удовлетворенной.

Наношу на губы бальзам с маслом какао и на этом останавливаюсь, больше на лице ничего нет. Надеюсь, отечность глаз пройдет, когда я доберусь до дома Калеба.

Если доберусь.

К горлу подкатывает тошнота, когда я вхожу в спальню и вижу Эйдена. Он развалился на моей кровати прямо в джинсах и футболке с именем Сида Вишеса, ноги свисают. Кажется, тело его занимает все пространство матраса.

Стоит мне войти, он поворачивает голову и принимается меня разглядывать. Серые глаза опускаются по мере того, как он изучает меня с головы до ног, и проводит большим пальцем по нижней губе, вынуждая меня опять сжать ноги.

– Ты плакала?

Поднимаю руку к лицу и качаю головой:

– Пожалуйста, не надо, у меня сейчас не то настроение.

Из груди его доносится смешок, глубокий, с хрипотцой.

– Куда мы идем сегодня вечером?

– Мы – никуда, а я – на ужин к Калебу. Ты не приглашен.

– Мне кажется, ты не совсем понимаешь ситуацию, ангел.

– Пожалуй. Не скажу, что хорошо знаю сталкеров. – Я прохожу мимо него к сумке на туалетном столике. Пытаюсь открыть ее, тяну за закрывающийся на кнопку механизм, но в следующую секунду Эйден уже рядом, хлопает рукой по сумке, закрывая. Я смотрю на его ладонь, кольца почти не видны на фоне разноцветных татуировок.

Он тянется к моему лицу, рука замирает всего в нескольких сантиметрах, а затем я чувствую, как он прижимается к моей спине, чувствую ягодицами твердый член.

– Я надеялся, мы проведем День благодарения вместе.

– С чего это? – Изо всех сил стараюсь не думать о том, как хороши его прикосновения, как приятно ощущать его тепло и твердость. – Мы едва знакомы, и ты довольно четко изложил свои намерения. Уверен, что я развернусь и позволю тебе сделать мне больно? Вообще ничего не сказав?

– Уверен. – Он сжимает мои бедра и подталкивает к двери. Теперь я зажата между двумя твердыми поверхностями. – Если бы я велел тебе задрать юбку, ты бы отдалась мне прямо здесь.

Дыхание мое невольно ускоряется.

Становится прерывистым.

– Нет, – говорю я, но едва слышно.