Змеи и виртуозы

Где-то вдалеке он вздыхает, еще дальше слышится детский голос. Невозможно представить этого мужчину рядом с ребенком.

Однако он не совсем бездушный, и помощь мне – хороший тому показатель.

Возможно, принадлежность к тьме – лишь маска, которой он оберегает себя настоящего.

– Почему ты не позвонила мне еще несколько недель назад? От них я больше ничего не получал, поэтому и решил, что все уладилось.

– Я, честно сказать, даже забыла, что они должны прийти. У меня были дела.

– Меня очень беспокоит, что ты не воспринимаешь это всерьез.

– Очень даже воспринимаю! Если помнишь, ты не воспринимал это всерьез, когда я впервые заговорила о камерах.

– И все же ты забыла, что их надо установить. Если бы дело было такое важное, ты бы от меня не отстала, я знаю, о чем говорю, прецеденты были.

Он становится агрессивным.

– Хорошо, что ты об этом думаешь? Считаешь, я драматизирую?

Кэл отвечает медленно, тщательно подбирая слова:

– Я думаю, у тебя есть склонность преувеличивать.

– Что ж, тогда тебе не понравится, что я скажу.

Он молчит и ждет.

Убираю волосы с лица и смотрю на клубы пара в воздухе.

– У меня не работает отопление.

– Термостат?

– Да. На днях похолодало, я включила его, но он по непонятной причине не поддерживает нужную температуру. Она только падает.

Кэл тихо ругается:

– Черт. Что ж, теперь хотя бы ясно, что тебя не убьют, скорее всего, ты умрешь от холода.

Я начинаю дрожать сильнее, на этот раз вовсе не от низкой температуры в доме.

Шрам на боку начинает пульсировать, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы не позволить ожить воспоминаниям.

– Ладно, черт, я этим займусь.

От ноток в его голосе я съеживаюсь сильнее, к горлу подкатывает горечь стыда. Хочу извиниться, но не могу издать ни звука.

Глупая Райли. Глупая, глупая, глупая.

Мама была права.

Боже, она была права.

– Твоему брату это не понравится.

Я фыркаю, но эта мысль толкает меня по спирали к последующим выводам:

– Бойду наплевать, что со мной происходит.

– Будь это так, объясни, почему я обязан докладывать ему о каждом разговоре и каждом визите? – Он откашливается и приглушенно что-то говорит, но не мне.

– Многие люди не умеют устанавливать контакт, особенно сложно, если раньше этого не делал. Если он не присутствует в твоей жизни в той степени, какой бы тебе хотелось, это не значит, что его нет вовсе.

Острая боль пронзает грудь, я утыкаюсь лицом в подушку, чтобы хлопковая ткань впитала слезы.

– То, что я не вижу разницы, не может быть ключевым моментом?

– Может. Просто плоды некоторых процессов видны не сразу.

Сказанное противоречит тому, что я слышала от него при последней личной встрече. В голове невольно крутится вопрос: не велел ли так сказать Бойд? Брат думает, что сможет уменьшить мою боль, если вывернет ситуацию в свою пользу с помощью людей, которым я доверяю?

Не попрощавшись, вешаю трубку и пару минут смотрю в потолок. Почти уверена, что вот-вот из темноты появится Эйден, даже всерьез жду этого несколько мгновений, прижимаю одеяло к груди и оглядываю комнату.

Однако воздух будто застыл.

В нем неощутимы разряды, которые появляются вместе с ним.

Что ж, я еще подожду.

Быстро сгибаю и разгибаю пальцы ног. Наконец решаюсь встать с кровати. Затягиваю туже пояс халата и сую ноги с теплые фиолетовые тапочки. Пока иду по коридору, слышу, как стучат мои зубы, сильнее сжимаю пальцами перила лестницы.

– Ау! – выкрикиваю я, надеясь, что уж тогда он точно материализуется. – Эйден!

Разве не идиотизм – искать утешения в объятиях человека, который ясно дал понять, что ненавидит и презирает меня? Но сдержаться я не могу.

В каждом помещении меня встречает тишина. Обхожу весь первый этаж. Дом пуст, от этого дрожь только нарастает.

Заканчиваю поиски у задней двери, даже открываю ее, высовываю голову и оглядываю дворик.

Джакузи накрыто плотным чехлом, снаружи темно и безлюдно.

Вздыхаю, подаюсь назад и уже собираюсь закрыть дверь, но замираю, привлеченная светом, вспыхнувшим в окне дома напротив. Фигура человека в нем стоит неподвижно.

Сердце бьется сильнее, я отступаю на шаг, дрожащими пальцами сжимаю полы халата. Тревога скручивает мышцы, будто тесто кренделя, кровоток блокируется.

Мы оба смотрим перед собой и не шевелимся. Чувствую, как снег падает на тапки и тает там, где край касается ноги.

У меня такое ощущение, что я в лихорадке, жар распространяется по телу, стекает по ногам и даже согревает.

Я стою и пытаюсь впитать то, что несет его неуловимый взгляд, понимаю, что такое пламя мне нравится.

Что-то во мне жаждет этого пламени.

Я отчаянно жду его.

Наконец я разворачиваюсь, остатки рациональности заставляют меня вернуться в дом, чтобы надеть ботинки. Я не должна идти туда, не должна бросать себя к ногам этого страшного человека. Что заставляет меня думать, что там будет лучше, чем в ледяном помещении?

Но я выбираю его тепло, даже если предстоит обжечься.

По крайней мере, ощущая боль от ожога, я буду уверена, что жива.

* * *